Книга Священная ложь - Стефани Оукс

Доктор Уилсон склоняет голову.

– А что ты можешь предложить?

– В августе мне исполнится восемнадцать, и тогда встанет вопрос об условно-досрочном освобождении. Мне будут нужны рекомендации.

– Хочешь, чтобы я высказался в твою пользу?

– Может, мы сумеем договориться.

Он щурится.

– А что будет, если никто не выступит в твою защиту?

– Возможно, если я буду вести себя прилично, меня выпустят и без рекомендаций. Или, скорее, переведут в колонию для взрослых, где я досижу остаток срока.

– Похоже, тебе есть что терять.

– А вам, похоже, нужны ответы.

– Твои знания в обмен на мои рекомендации?

Я киваю. Доктор Уилсон глядит на меня. Интересно, сумеет ли он прочесть по моему лицу, что я никогда не скажу ему всей правды? Я выдам свою версию событий, правдоподобную, но не более того – и ни за какие блага не расскажу, что происходило в те дымные январские минуты, когда я стояла над Пророком и глядела, как тот испускает последний нечестивый вдох.

– Ладно, – Уилсон кивает. – Договорились.

– Пожала бы вам руку, но…

Он улыбается.

– Итак, – говорю я. – С чего начнем?

Глава 9

Раздается звонок к обеду, и тюрьма вновь наполняется звуками.

– Давай в другой раз, хорошо?

Доктор Уилсон захлопывает блокнот.

– Вы же только что пришли, – удивляюсь я.

– Вернусь потом, ближе к концу недели.

Я выхожу из камеры вслед за ним и иду в другую сторону, но невольно поглядываю Уилсону в спину. Тот уходит прямиком на свободу. Он может, а я – нет. И поэтому, кажется, я чуточку его ненавижу.

В столовой ищу взглядом Энджел в толпе девчонок с хмурыми лицами и такими кулачищами, что мурашки бегут по коже. Без рук мне с ними не справиться. Энджел рассказывала, что некоторые могут сделать оружие из чего угодно – из заостренного куска пластика, отломанного от корзины в прачечной, или из болта, выкрученного из табуретки в классе. Причем, если дело дойдет до драки, одним ударом не обойдется. Одна будет тебя держать, а другая – колошматить, как отбивную.

Входит Энджел, и оранжевое море тел перед ней расступается. Она сидит за убийство первой степени, здесь таких мало, поэтому даже здоровячки с бычьими глазами поглядывают на нее с опаской.

Многие замечают меня впервые только сейчас – и пялятся, будто на диковинку. Можно подумать, никогда не видели людей без рук или ног.

Я становлюсь в очередь за Энджел. Та на ходу читает книгу в красной обложке. Я спрашиваю, о чем книга, но Энджел даже не поднимает глаз.

– Слишком сложно объяснять, – бросает она.

– А ты попробуй.

Она задумывается.

– Ты про Марс знаешь?

Я пожимаю плечами.

– Так вот, некоторые считают, будто нам надо отправиться туда. Улететь с Земли.

– Там должно быть лучше? – спрашиваю я.

– По идее, да.

Мы сворачиваем к прилавку, где заключенные протягивают подносы раздатчицам за пластиковой перегородкой. Мой поднос ждет меня в уголке – с едой, которую я смогу всосать через соломинку или закинуть в рот культями.

Почти у самого прилавка в очередь передо мной вклинивается высокая девица, и я теряю Энджел из виду. По спине бегут мурашки. Я оглядываюсь – позади стоят арестантки, злобно щурящие глаза и переминающиеся с ноги на ногу.

Я трогаю девушку впереди культей.

– Дай пройти.

Та, не глядя, отдергивает локоть, саданув меня по щеке. Я смаргиваю слезы и осматриваюсь в поисках охраны. Однако их не видать.

Наклонившись вбок, я ищу взглядом Энджел.

– Встать в строй! – раздается громкий окрик сержанта Проссер.

Она из тех немногих надзирательниц, которые требуют обращаться к ним строго по регламенту. У нее копна жестких рыжих волос, которые Проссер всегда стягивает пластиковой заколкой на макушке.

Я шагаю назад. Очередь движется до ужаса медленно, и когда наконец я добираюсь до прилавка, то подхватываю поднос культями и бегу за столик к Энджел.

– Уймись, больная! – шипит та. – Тебя никто не тронет на виду, когда кругом охрана.

Я качаю головой и предплечьем трогаю щеку, где от острого локтя уже наливается синяк.

– Да не бледней ты так, – морщится Ангел. – Хватит пялиться по сторонам. И не таращи глаза.

– Не получается… – жалобно говорю я.

– Не такие уж они и страшные. Видишь вон ту? – Энджел кивает на русую девушку, которая, склонившись над подносом, кладет горошины на язык и глотает одну за другой, будто таблетки. – Это Венди. Ее потом ждет Биллингс, тюрьма для взрослых. Она сдуру призналась в суде, что избила восьмилетнего соседа-пацана бейсбольной битой. А ведь ее могли и не посадить – доказательств не хватало. Многие сами признаю́тся. Хотят доказать свою правоту. Или полицейские говорят, что тогда их отпустят. Хотя надо быть полной идиоткой, чтобы поверить в такую чушь. – Энджел глотает большой комок картофельного пюре. – Эти девчонки – они типа паиньки. Почти все накачаны аддераллом[1] так, что и ходить не могут, не говоря уж о том, чтобы лезть в драку. Реальных психов сюда не пускают, почти все время держат в лазарете.

– Тебе-то проще, – говорю я. – Тебя здесь все боятся.

– Вот и ты дай повод.

– Ты крутая. Им до тебя далеко.

Энджел ковыряет вилкой маленький кусок пирога и задумчиво отправляет его в рот.

– Это единственная причина, по которой здешние тебе не нравятся?

– В смысле? – спрашиваю я.

Она косится на меня исподлобья.

– Такое часто бывает. Когда сюда сажают очередную деревенскую тихоню.

Она широким жестом обводит комнату, и я понимаю, что тем самым Энджел хочет показать, насколько здесь разные девочки: порой с размалеванными губами или густо намазанными ресницами.

– Скажем так, мне не в первый раз достается соседка по камере, которая шарахается от собственной тени.

– Я их разглядываю не потому, что мне страшно, – говорю я. – Просто… За все эти годы я ни разу не видела людей, настолько на меня не похожих. Пророк утверждал, что те, кто на нас не похож, – это зло во плоти.

Энджел кивает.

– Да, многие так думают.

– У меня был знакомый мальчик, – неуверенно начинаю я и понимаю вдруг, что говорю слишком тихо – меня не слышно за гомоном в столовой, но повышать голос я не смею, потому что это неправильно – возвращать Джуда к жизни в подобном месте. – Он жил в лесу. Я встретила его, когда мне было четырнадцать.