Книга И пришел с грозой военной… - Константин Калбазов

– Не волнуйтесь, мы не подведем.

Зимов замер у лееров правого борта вместе с шестью матросами. Четверо по двое удерживают сюрреалистическую конструкцию – эдакий самодельный огнемет. Напор разогретого мазута и воздуха должен быть изрядным, поэтому каждый шланг должны удерживать по два человека в рукавицах. Сам огнемет – вообще песня. Багор, к которому наскоро прикрутили концы шлангов подачи мазута и воздуха, на конце приспособление для продувки форсунок – вот, собственно, и все. Поджечь струю должны будут еще два матроса – по одному на каждый огнемет, – у них в руках «машки», эдакие морские швабры, изготовленные из распущенных пеньковых канатов, они сейчас смочены топливом от катерного двигателя и вполне себе весело полыхают, ожидая момента, когда их используют. Все с бледными лицами, но вид решительный. Как говорится, на войне как на войне.

– Андрей Андреевич?

– Чего уж там. – Панин нервным движением погасил папиросу. – Поехали. – И в телефонную трубку: – Машина, самый полный. Пошли, славяне! – Это уже в полный голос, и не поймешь, кого подбадривает – себя или команду.

Вода за кормой вспенилась, словно в кипящем котле. «Ноль-третий» дернулся, а затем начал плавно набирать ход. Проклятье, корпус «Маньчжурии» не такой уж и большой, особо не разогнаться, ну да за неимением гербовой… Звонарев бросает взгляд на трубы. Дым есть – жидкий, но есть, с другой стороны, на фоне транспорта с его черными клубами – так себе дымок, не разглядят его японцы, мачта завалена, так что об их существовании они даже не догадываются. Боже, неужели это делает он?! Звонарев вцепился правой рукой в ребристую рукоять маузера, позаимствованного у Васюкова. Бой предстоит накоротке, так что лишним всяко-разно не будет. Кобура уже пристегнута: из этой дуры просто так и не стрельнешь, так сподручнее. Второй маузер на всякий случай свисает с плеча Панина. Случись что, им предстоит помогать пулеметчикам отсюда, с ходового мостика.

Как и предполагали, набрать большой скорости не удалось, но тем не менее, когда огибали высокий нос парохода, все же они на его фоне как-то не смотрелись – эдакие Штепсель и Тарапунька, если не сказать больше. Получился изрядный крен на правый борт, и Звонарев даже бросил обеспокоенный взгляд на Зимова: все же Роман Викторович не моряк, – но ничего, вцепился в леера так, что костяшки побелели, но за борт вываливаться даже не думает. Взгляд на пулеметчиков – тоже люди сугубо сухопутные. Туристы, блин. Лиц не видно, но по позам видно, что если и бурлит в них адреналин, то дрожи ни в ногах, ни в руках. Ну да кто бы сомневался.

Японцы заметили катер. В первые мгновения опешили. Но пришли в себя весьма быстро. Носовое орудие пришло в движение, матросы спешно его перенацеливают, безошибочно определив опасность, исходящую от невесть откуда взявшегося кораблика. А не хрен лениться! Надо было сделать кружок вокруг приза – тогда и в штаны делать не пришлось бы, – а теперь поздно пить «боржоми», коли почки отказали.

– Не так быстро, уклунки! Филя, бей по ходовому мостику, потом от кормы к середине. Наше вам с кисточкой!

Пулемет Фролова выпустил длинную, злую очередь. Расстояние так себе, не больше полутора сотен шагов, так что свинцовый рой злобных ос влетает точно в группу у носового орудия, отдаваясь дробным звуком при попадании в щит. Прислуга не успела его довернуть, как была буквально скошена, наводчик и заряжающий попытались укрыться за щитом и всадить-таки снаряд в неизвестно откуда появившегося противника, но только расстояние так себе, а потому пули прошивают легкий щит и достают укрывшихся за ним. Хороший все же пулемет разработал Горский. Разобравшись с орудийным расчетом, Фролов переносит огонь на группу, суетящуюся у яла. От деревянного суденышка полетели щепки, люди падают на палубу, двое свалились за борт. Кто убит или ранен, а кто попадал от страха, не разберешь, но Николай ведет огонь уверенно, не суетясь, так что, возможно, тех, кого он не задел, не так чтобы и много.

Пулемет Васюкова столь же уверенно и остервенело сечет пулями ходовой мостик, тут же обезлюдевший. Даже с такого расстояния, несмотря на дробный перестук пулеметов, слышно, как пули зло, с глухим звоном бьют о металл. Вот частично появляется правый борт миноносца, видна прислуга, суетящаяся у орудий: быстро сориентировались, еще немного – и орудия заговорят. Калибр так себе, но им и этого за глаза: с такого расстояния не промажут. Не судьба. Васюков переносит огонь на них – и моряки пачками валятся на палубу и вываливаются прямо в море.

Обстрел в упор из двух пулеметов буквально не дает японцам поднять голов. На палубе никого, да и кто бы шевелился – тех раненых, кто подавал признаки жизни, пулеметчики без капли сомнений или сожалений попросту добили. Никогда не оставляй за спиной недобитого противника – эту науку они запомнили раз и навсегда.

«Ноль-третий» встал борт о борт с японцем, расстояние – несколько метров. Молодец все же Панин: настоящий наездник для их скакунов. Иероглифов Сергей не знает, но, судя по повреждениям форштевня и тому, что ему известно из прошлой истории, это «Оборо». Насколько он знал из рассказов Антона, этот эсминец в числе погибших не числился. Что же, возможно, и уйдет, но не так просто. Его необходимо вывести из строя на как можно более долгий срок – иначе «Маньчжурии» не уйти, да и им, грешным, может достаться. Пока, слава богу, в них не произвели ни одного выстрела – не то что из орудия, но и из пистолета.

– Роман Викторович, начали!!!

Зимов кивает, быстро отирает выступивший на лице пот и подает команду матросам:

– Николай!!! – Это уже Фролову – говорить, что именно требуется, нет необходимости. И так понятно: чтобы никто из команды японца и носа не высунул. Но Сергею так спокойнее.

– Порядок, командир! – О как! Когда это он успел для них стать командиром? До сего момента такого обращения заслуживал только Гризли – даже Песчанина именовали не иначе как Антоном Сергеевичем. Растем, однако.

Вентили открыты, и из огнемета вырывается подогретый паром мазут, смешанный с воздухом, толкаемая насосом и компрессором распыленная смесь орошает надстройки, ходовой мостик, палубу, заливая все маслянистой пленкой, протекая вовнутрь через открытые люки и двери, обильно орошая тела и еще живых людей, прячущихся за надстройками по левому борту. Но это продолжается недолго, так как поднесенные к импровизированным соплам огнеметов факелы поджигают горячий мазут, – и вот на японцев льется уже не мазут, а две огненные струи. Подожженный и распыленный мазут не успевает сгорать до конца, падает на палубу и продолжает полыхать там, заодно поджигая и тот, что был пролит раньше. На миноносце слышатся вопли ужаса, те, кто нашел прикрытие от пуль за надстройками, не могут спастись от попадающего практически повсюду горящего мазута.

По палубе мечутся горящие моряки, вот поднялось два живых факела на мостике и, источая ужасающий крик, прыгают за борт, остальные, стараясь спастись или просто бездумно мечась, следуют их примеру, двое ослепленных нестерпимой болью мечутся по палубе, уже не отдавая себе отчета. Две злые и короткие пулеметные очереди прекращают их мучения. Матросы «ноль-третьего» едва не дают слабины от представшей страшной картины. Но злой окрик Звонарева все же останавливает их. Сам Звонарев держится на одной только злости – на самого себя. Это он виновник произошедшего, это его приказ сейчас выполняют моряки, но отступать он не намерен. Потом он напьется вусмерть, но это потом, а сейчас он просто не имеет права остановиться.