Книга Мертвая петля - Вера Крыжановская

Но там он наткнулся на отца Григория, и тот воспользовался случаем принести ему прочувствованные поздравления, которых не имел «удовольствия» до сих пор ему выразить.

– Бога ради, избавьте меня от поздравлений, я уже с головой засыпан ими, – явно недовольным тоном ответил ему князь. Батюшка хитро и злобно взглянул на него.

– Извините, пожалуйста, я не знал, что вы ждете соболезнований, а не поздравлений, – ядовито сказал он.

Не удостоив его ответом, князь повернулся к нему спиной и направился к хозяйке дома. Жалуясь на головную боль, ставшую невыносимой, он простился и уехал в тот самый момент, как докладывали, что ужин подан.

Глава 3

За время отсутствия князя в его доме произошло печальное событие.

Евдокия Петровна уже давно страдала сердцем. Она много видела горя в жизни, да и единственный сын, которого она обожала, доставил ей много забот. Княгиня безропотно пожертвовала ему всё своё состояние, отказалась от своих вкусов и привычек, но последний удар, который он нанёс её гордости и убеждениям, поразил её насмерть.

Очнувшись после долгого и тяжёлого забытья, она почувствовала себя настолько плохо, что немедленно потребовала священника. Испуганный Арсений бросился к отцу, но узнал от Прокофия, что минут через десять, по возвращении от старой княгини, рассерженный Георгий Никитич уехал, не сказав куда. По приказанию молодого князя, люди побежали за доктором и священником, но смерть их опередила, и, когда через час прибыли тот и другой, всё было кончено. Князя всё ещё не было дома.

Глотая слёзы, Арсений сделал необходимые распоряжения, и около одиннадцати часов вечера тело Евдокии Петровны уже перенесли в большую залу, где положили на катафалк.

Убитые горем дети забились, как испуганные птички в комнату старой няни, доброй старухи, бывшей кормилицы их матери, вырастившей всех их, преданной душой и телом их семье, а главное, пользовавшейся особым доверием покойной княгини.

В опрятной и уютной комнатке с образами в углу, увешанной по стенам картинками в рамах и работами детей, сидела теперь няня, Василиса Антиповна, держа на коленях двух младших, Надю и Андрюшу, – первая пяти, а второй восьми лет. Рядом с ней, на табуретке, склонив голову на плечо няни, примостился отпущенный на праздники из корпуса маленький паж Ника, а на диване, прижавшись друг к другу, в немом молчании сидели Арсений и Нина. На худощавом, морщинистом лице старухи написана была глубокая скорбь, хотя всё же она старалась своим простым, душевным словом успокоить свой маленький мирок и, когда судорожные рыдания детей сменились тихими слезами, сказала:

– А теперь, детки, давайте помолимтесь за упокой бабушкиной души. Господь тяжко испытал её, призвав к Себе без причастия Святых Тайн. Но, по бесконечному милосердию Своему, Он зачтёт покойной княгинюшке её примерную христианскую жизнь. Помолимся же, чтобы душа её обрела вечный покой в обители праведных.

Все опустились на колени, и горячая молитва их несколько успокоила.

Затем Василиса раздела и уложила младших. Арсений с Ниной не могли спать и, уйдя в детскую, вполголоса обсуждали обрушившееся несчастие и опасность тёмного неведомого будущего с внушавшей им отвращение мачехой, в руки которой они должны были попасть за смертью бабушки.

Князь уехал от Аронштейнов с тяжёлой головой и в очень возбуждённом состоянии. В эту минуту ему одинаково были ненавистны прошлое, настоящее и будущее. Одно желание господствовало в нём, это – желание развеяться, забыть хотя бы на время своё тяжёлое положение. Он, во что бы то ни стало, хотел вернуть себе спокойствие, в виду тяжёлых сцен, неизбежно предстоявших ему назавтра, так как сопротивление матери на этот раз сломить будет не легко.

Он приказал кучеру везти себя к приятелю, графу Арфбергу; с этим кутилой–мучеником всегда можно было быть уверенным, что найдёшь чем развлечься и позабавиться.

У подъезда дома, где жил граф, стояло ландо, и хозяин собирался уезжать в обществе хорошенькой француженки–артистки.

– Какая счастливая мысль, дорогой князь, – радостно встретил он гостя, – У нас partie fine (Перев., – изысканное развлечение) на моей Каменноостровской даче. Там нас ждут ещё друзья со своими дамами. Мы вас не выпустим и захватим по пути ещё какую–нибудь хорошенькую женщину. Кого бы нам взять с собой, Сюзанн? – обратился он к своей спутнице.

– Я предлагаю Жульетту. Она вернулась уже теперь из театра и будет в восторге провести время в милом обществе, – засмеялась та.

Был уже шестой час на исходе, когда князь вышел из экипажа у своего дома.

Он был в отличном настроении. Попойка удалась на славу, было шумно и весело, а вино и общество Жульетты совершенно рассеяли тяжёлые думы и опасения. Князь воспрянул духом и был настроен очень воинственно.

Снисходительная и добрая мать несомненно уступит; ведь она уже столько раз уступала и побеждала себя, а здесь и дело–то всё шло о каком–то отжившем предрассудке.

Напевая слышанную за ужином шансонетку, вошёл князь во двор, открыл своим ключом входную дверь и стал подниматься по лестнице. В прихожей он повернул электрическую кнопку и, сняв пальто, направился к себе в кабинет, где его ждал верный Прокофий; но, проходя столовую и маленькую гостиную, перед кабинетом он вдруг остановился, как вкопанный.

Сквозь полуотворённую дверь в зале был виден свет, и до его слуха донёсся женский голос, читавший вполголоса и нараспев. У него выступил даже холодный пот на лбу. Что бы это значило?.. Сразу отрезвев, Георгий Никитич кинулся к дверям, распахнул их и застыл на пороге в немом изумлении.

Зала тонула в полутьме; посредине, озарённый мерцавшим светом лампады перед образом, стоял катафалк, а с боку, у аналоя, со свечкой в руке, монахиня читала псалтырь. Князь подошёл к телу и откинул тюль. Крик ужаса и отчаяния застыл в горле; словно каменная глыба обрушилась на него и придавила.

Несмотря на свои слабости, расточительные вкусы и увлечения, князь боготворил мать, и сознание, что она пала первой жертвой заключенной им позорной сделки, бросило его в дрожь. И этот катафалк не был дьявольским наваждением, а ужасной действительностью. Пока он пировал и «рассеивал» вызванные им же самим неприятности, здесь умирала его мать, и он был её убийцей…

Схватясь руками за голову, он сделал несколько шагов, а затем с глухим стоном упал без чувств.

Испуганная монахиня позвала на помощь. На её крик прибежали Прокофий с Петром и перенесли князя в его комнату.

Когда, на другой день, Георгий Никитич появился на первой панихиде, его густые чёрные волосы подёрнулись словно серой дымкой. Испуганные и заплаканные дети жались к старой Василисе. Они боялись отца, которого никогда не видали таким суровым и мрачным. Арсений и Нина тоже держались поодаль около фрейлейн Амалии и ни слова не сказали князю; но им иное, враждебное чувство замыкало уста: по вине отца, из–за его мерзкой женитьбы умерла бабушка… Что–то будет с ними без неё?