Книга Мой домовой — сводник - Ольга Горышина

Вадим сидел у стола с чашкой чая и не сменил позы.

— Я долго думала…

— Полдня, — буркнул Вадим зло.

— Знаешь, для меня это много. Вот я думала, думала, думала и решила, что не смогу приводить учеников в чужую квартиру. Не смогу.

Это я понимала и головой, и сердцем. Я действительно не знала его мать близко, но я хорошо чувствовала людей. Андрей мне не понравился с первого взгляда, но я промолчала, боясь обидеть сестру. Про мать я сказала Вадиму сразу после кошки, наплевав на последствия. Последствий не было. Но они будут, если мы станем ютиться на одной кухне.

— Ира, давай уже прямо… Чужая квартира… Хочешь все официально, так и скажи. Мне тридцатник стукнул. Я и правда готов к официальному браку.

Вместо ответа я подвинула табуретку к окну и, вскарабкавшись на нее, начала вынимать из занавески скрепки, на которых та висела. Вадим не унимался. Пришлось обернуться. Вернее, взглянуть вниз. Совсем чуть-чуть вниз: наши глаза были почти на одном уровне.

— Мне не приспичило замуж, — прорычала я. — Мне хочется взрослых отношений без чужой бабки за стенкой и без свекрови на кухне.

Я уже наполовину сняла занавеску, когда Вадим сдернул карниз и меня вместе с ним на пол.

— Ир, серьезно, это уже маразм! Моя мать жила со свекровью. Бабушка рядом — это даже хорошо, чего отрицать! Ребенок накормлен, присмотрен, и родители могут спокойно погулять…

— У нас нет ребенка! — почти закричала я. — Я хочу самостоятельности. Во всем! Я не хочу, чтобы меня по новой учили варить борщ!

— А ты его варить и не умеешь! — пробасил Вадим. — У маман намного вкуснее получается!

— Так и живи со своей маман! — я рванула на себя занавеску, и старая ткань жалобно затрещала.

Я выругалась и начала судорожно комкать занавеску, царапая руки крюками из канцелярских скрепок. Сейчас мне хотелось, чтобы Орлов, как в кино, вылетел из квартиры, хлопнув дверью. Но Вадим никуда не двигался.

— Теперь проще новую купить, — он вырвал у меня занавеску и вдавил ее в полное мусорное ведро. — Кстати, что намерена делать со стиралкой? У матери новая. Своим отдашь?

Я смотрела на закрывшуюся дверь ящика под раковиной и чувствовала наворачивающиеся на широко распахнутых глазах слезы.

— Бабке оставлю. В виде гуманитарной помощи!

Я шагнула в крохотный коридорчик к ванной комнате.

— Богатая ты у нас! To кошечкам, то бабкам помогаешь!

— Побогаче некоторых буду!

Это я зря сказала! В месяц у нас иногда действительно выходило одинаково, когда он не ездил по клиентам. Но у него была машина, а у меня не было даже велосипеда. Хотя где бы я на нем каталась…

Но рот вовремя я не закрыла. Пришлось закрыть дверь ванной на задвижку. Чуть не сломав ноготь! Зеленый! Плакать расхотелось. Я просто села на холодный край ванны и включила воду. Пусть себе бежит. Не так грустно…

— Ир, выходи!

Вадим сначала просто крикнул, а потом шарахнул по двери кулаком. Раз, два… Ведь выломает, верзила! Встреть я его на улице, никогда бы не поверила, что он парикмахер. Да встреть я его на улице, прошла бы мимо, даже взглядом не проводив. И чего я в нем нашла? Когда мама пять лет назад задала мне этот вопрос, я, как подросток, шарахнула дверью. Ведь что-то нашла… Людмила Михайловна как-то во время урока по Великой Отечественной войне зачитывала нам отрывки писем знаменитых людей, которые те писали домой с фронта. Там было много про любовь. Да там все было про любовь! Кто-то написал, что сначала мы любим за что-то, а потом несмотря ни на что… Ну что я, в самом деле, устроила тут осадное положение…

— Сейчас выйду…

Теперь я подцепила задвижку осторожно, чтобы не испортить ведьминский маникюр, и встала перед ним, опустив голову, будто чувствовала вину. Нет, не чувствовала. Если только за хлопанье дверью. Уже не девочка… И не перед камерой!

— Ир, чего тебя так раздражает в моей маман, можешь объяснить толком?

Я не стала отвечать, прошла на кухню и села на табуретку. На окне грязные разводы, за окном разводы от фонарей и начавшегося дождя.

— Я хочу жить, как все нормальные люди…

— А те, кто живет с родителями, по-твоему, ненормальные? — перебил Вадим.

— Они — жертвы обстоятельств и безденежья. А у нас нет никакой причины жить с твоей матерью. Никакой.

— Еще раз спрашиваю тебя, ты такая богатая?

Я обернулась. Орлов теперь стоял в дверях, точно решал, уйти или остаться.

— Достаточно богатая, чтобы иметь собственный угол и не зависеть ни от чьего мнения по поводу моего борща. Я не хочу жить с посторонней теткой. Не хочу.

Вадим решил наконец сесть на табуретку.

— Слушай, ты столько лет жила с чужой бабкой и воевала с ее внуком за время в ванной комнате. Поверь, с моей маман житье будет намного лучше. А потом… Ну, можно ведь попытаться разменяться. Хотя… Хочешь, чтобы она жила одна, как та бабка…

— Бабка жила с котом.

— Моя маман не любит кошек.

— Она никого не любит.

Я вскочила с табуретки и резво проскочила мимо Вадима, будто боялась, что тот схватит меня за руку, но Орлов не сделал никакой попытки остановить меня.

Кот по-прежнему сидел в переноске. Даже, кажется, уменьшился вдвое, хотя был больше среднестатистического кота. Кис-кис на него действительно не действовало, но имя у него было какое-то уж очень странное — "Чихуня"… И ему абсолютно не шло. Так можно называть дворового котенка, но ведь не взрослого здоровенного кота!

— Это серый кардинал, — заявил Вадим из-за моей спины.

Я не обернулась, и он присел рядом и протянул к переноске руку. Кот засуетился, а когда Вадим попытался вытащить его, зашипел.

— Тоня сказала не трогать! — почти крикнула я, и Вадим отдернул руку.

— Пусть тогда сама с ним разбирается, — он смотрел на две полосы на своей руке. Новых царапин, к счастью, не прибавилось. — Под живот ведь взял. Как дотянулся…

Я вернулась к столу. Никаких тестов на проверку не было. Как и настроения для кино. Вадим подошел со спины, опустил руку мне на плечо, но тут же скользнул ладонью по спине, потом нагнулся к моей шее и пропустил пальцы под грудь, прижимая меня к себе со всей своей звериной силой.

— Иногда мне кажется, что я тебя ненавижу… Ну как так можно, Ир, как можно… Что ж ты меня бьешь постоянно…

Он крутанул меня к себе и держал теперь за щеки.

— Ир, не дури со съемом. Давай лучше эти деньги на отпуск отложим. Или Арине отдай лишнюю пятерку. Это всяко лучше бросания денег на ветер.

Вадим тащил меня к себе с такой силой, что пришлось даже привстать на цыпочки. Наконец он нагнулся сам и впился мне в губы. За что я в него влюбилась? Да вот за это самое… Я тогда только встала от мастера по макияжу, и Вадим просто шагнул от своего рабочего места и, зная меня меньше часа и не зная о моей личной жизни ровным счетом ничего, на глазах у коллег и клиентов поцеловал меня, будто свою девушку. Почему? Сказал, а вот захотелось… И хотелось до сих пор… Даже после таких дурацких разговоров…