Книга Нет ничего сильнее любви - Таня Винк

Долгое время Сергей пребывал в шоковом состоянии – он был ошеломлен побегом супруги и окончательно сбит с толку тем, что она не предъявляет ему никаких имущественных претензий.

– Квартира моя, она не имеет на нее права! – орал он на весь подъезд, стоя на пороге квартиры Веры Петровны.

– Успокойтесь, Сергей Павлович, – речь Петровны текла невозмутимо, как река по привычному руслу, – говорю вам, Инна не будет предъявлять права на вашу жилплощадь.

– Как не будет?! – он аж подпрыгивает, в глазах растерянность и непонимание.

– Так, не будет, – Вера Петровна пожимает плечами.

Его глаза лезут из орбит:

– А мои собственные дети? Она подумала о детях? Где они будут жить?

– Простите, – улыбается Вера Петровна, – но у меня картошка на плите горит.

– Тогда передайте Инне, что я подаю на развод! – спохватывается Сергей и заглядывает в коридор за спиной Петровны.

– Непременно передам, – Вера Петровна одаривает его презрительной улыбкой и, вскинув гордую, украшенную седой копной голову, захлопывает дверь перед его носом.

На плите ничего не горело, и пока Сергей, стоя в подъезде, переваривал услышанное, Вера Петровна с Инной шептались в кухне, а Галка все это время громко читала Андрею сказку, только бы он не слышал голос отца. Сергей приходил еще много раз и, стоя в дверях – Вера Петровна в квартиру его так и не пустила, – требовал, чтобы жена с ним поговорила, но Инна так и не вышла. А если он караулил ее возле дома, то круто разворачивалась и бежала прочь. Иногда он прятался в арке напротив подъезда и выскакивал перед ней неожиданно, как черт из табакерки, но это ничего ему не дало – на улице, среди людей, он был труслив и робок, и ничего, кроме бульканья и шипенья, выдавить из себя не мог.

Галя тоже к отцу не выходила, а вот Андрей выбегал. Выбежит, и они отправятся в парк погулять. Андрюша вернется, закроется в комнате и до ужина не выходит. Вот так однажды он вернулся, посидел в своей комнатке – квартира у Веры Петровны, дочери знаменитого психиатра, а ныне физиотерапевта на пенсии, была пятикомнатная, переделанная из четырехкомнатной, так что места хватало всем, – вышел к ужину и спрашивает:

– Мама, а почему на тебе клейма ставить негде?

Инна едва не давится таблеткой для повышения кислотности желудка, а Андрей продолжает:

– Папа сказал, что ты спишь с милиционерами и кавка… кавка… ну, они апельсины на базаре продают, – и глупо улыбается.

Почему взрослый мужчина сказал ребенку эту чушь – понять невозможно. И почему выбрал представителей именно этих профессий – тоже загадка. Хотя, зная Сергея, нельзя не заметить его робко-трусливую ненависть к ментам и завистливую к торговцам… А ведь в девяностые сам обувью торговал.

– Ты говоришь глупости, – спокойно произнесла Вера Петровна, больше всего опасаясь, чтобы эти глупости не застряли в мальчишеской голове, – жаркое добавить?

Но они таки застряли. И преобразовались сначала в тихое и боязливое, а со временем обретшее голос, но по по-прежнему боязливое неуважение к матери.

Инна терпела, но препятствовать общению сына с бывшим мужем не могла, да и не хотела, видя в разводе преимущественно свою вину. Галка считала, что мама совершенно не виновата, но, видимо, такая уж у Инны жертвенная душа… Когда Инна вышла за Вадима, Андрею было четырнадцать, и к неуважению добавилась агрессия, очень похожая на медленно просыпающийся вулкан, булькающий и внушающий окружающим ощущение неотвратимой опасности. В чем это проявлялось? В Андреевом красноречивом молчании. В скрытой враждебности. В стремлении поскорее выпорхнуть из гнезда, вернее, переехать к отцу – тот все еще жил со своей матерью в просторной квартире. Но Сергей не спешил принять сына: мол, после моей смерти все тебе останется, а пока не мешай наслаждаться свободой. Да, он был свободен – женщины в его доме не задерживались. Уходили не оборачиваясь. Некоторые – с громкой руганью, отскакивающей от стен подъезда, о чем Инне докладывала бывшая соседка. А от обязательств перед детьми его освободила сама Инна – не подала заявление на алименты. Адвокат говорил, что она поступает крайне глупо: мол, двое детей, вы имеете право на часть его недвижимости. Инна же любого присутствия Сергея в своей жизни избегала. Бывший и его мать таким поведением были крайне озадачены и знай себе повторяли: ничего, придет время, и эта тварь приползет на коленях. Но время шло, а «тварь» не приползала – она раз и навсегда закрыла за собой дверь. Для Инны Сергея больше не существовало. Откуда вчера еще слабая, забитая женщина нашла в себе силы распрямить плечи и взлететь, неизвестно, но даже в самое трудное время, когда она голодала в прямом смысле, а у детей в тарелке во что бы то ни стало золотилось хорошо прожаренное куриное крылышко, у нее и в мыслях не было искать помощи у бывшего.

Андрей был в шоке – не мог понять, почему отец и бабушка не хотят с ним жить. Но шок растаял, не оставив и следа, а вот злость на мать – она во всем виновата! – зашла на очередной виток и за короткое время расцвела пышным цветом. Что удивительно, злость эта разгоралась или утихала в ответ на Иннину радость и боль. Андрей мог зависеть от количества йода в организме, от погоды или атмосферы в доме, но его злость на мать жила отдельной жизнью. Если Инна была здорова, весела, смеялась, Андрей стремился как можно быстрее стереть улыбку с ее лица. Но стоило Инне заболеть или расстроиться, и Галя с удивлением обнаруживала в брате доброго, нежного, внимательного мальчишку, который все реже и реже в нем проявлялся.

Однажды Вадим договорился со знакомым психиатром, и тот пришел к ним домой. О том, что гость психиатр, Галя не знала. Все вместе пообедали, побеседовали о работе, об Андрюхиных отметках, о природе, погоде, политике, и друг ушел. А на следующий день Вадим, улыбаясь, признался, что это был психиатр, и добавил, что его друг не увидел в юноше никаких психических отклонений, мол, парень здоров.

«…Здоров? Э, нет, он весь в отца», – подумала тогда Галка и испугалась своей жестокой, но правдивой мысли.

Пришло время, когда нежный и внимательный мальчишка «проявился» и застрял в Андрее на несколько дней. Случилось это в палате, в отделении с табличкой «Реанимация» на дверях, куда Инна попала с инфарктом после вынесения приговора Вадиму. Андрей сидел на стуле, впившись взглядом в бескровное лицо матери, совершенно опустошенный, потерянный, а Галя готова была убить брата – это же он во всем виноват! Но, конечно же, не убила. Пришел врач, попросил оставить больную в покое, хотя мама никак не реагировала на их присутствие. Они вышли в коридор и впервые за много лет обнялись. Галка ни жива ни мертва таращилась поверх плеча согнувшегося брата на дверь реанимации и молилась впервые в жизни. Через несколько дней они снова стояли у постели мамы. Врач сообщил, что ей уже значительно лучше, что она обязательно поправится, и Галя увидела в глазах брата тот самый недобрый блеск, короткий и яркий, как молния. Увидела и отвела взгляд – наивная, она уже поверила, что болезнь мамы навсегда вернула в этот мир доброго вихрастого мальчишку, с радостным криком кидающегося к маме каждое утро и каждый вечер, как только она возвращалась с работы… Держа маму за руку и всматриваясь в бледное неподвижное лицо, в трубки, торчащие из носа и горла, как же Галка хотела высказать Андрею все! Но мама давно запретила: