Книга Ордер на возмездие - Максим Гарин

Даже если бы Мишаня и захотел бы, он не смог стянуть ворот белой рубашки на своей воловьей шее. Две полоски от тельняшки виднелись в разрезе.

– Мишаня, ты? выдавил из .себя Рублев и сделал шаг навстречу.

Сержант Порубов прижал руки по швам и громко на весь вокзал крикнул:

– Так точно, товарищ майор, сержант Порубов!

– Вольно! – скомандовал Комбат, и Мишаня бросился к нему, подхватил и оторвал от земли.

Он держал Рублева на весу довольно долго. Наконец, облобызав во все щеки, бережно опустил на землю и принялся трясти руку, причем так энергично, что голубой десантный берет сполз на затылок. Публика на перроне замерла, всем подумалось, что происходят съемки кино и что весь этот каскад чувств понарошку.

Но камер нигде не было, никто не кричал «мотор», яркий света, без которого не обходится кино, тоже никто не зажигал. Моросил осенний дождь, мелкий и надоедливый.

Мальчишки-близнецы широко открытыми глазами смотрели на происходящее.

Женщина-попутчица моргала и глупо улыбалась. Казалось, еще мгновение и она уголком платка начнет вытирать глаза, настолько трогательной оказалась встреча.

О девушках с караваем и водкой забыли, хотя они были по-настоящему красивы. О них напомнил, шепнув что-то на ухо Мишане, держатель огромного зонта. Для этого ему пришлось подняться на цыпочки.

– Ах, да, мать их так! – буркнул Мишаня и звонко щелкнул пальцами, отступив на два шага. – Не по протоколу, товарищ майор, получается, не по правилам.

Красавицы оказались перед Комбатом, поклонились. Первая подала хлеб.

Комбат замялся.

– Ну, бери, бери, Борис Иванович, пробуй! – подсказал Порубов. – Это из моей пекарни. Когда привезли, был горячий.

Комбат отломил кусочек хлеба. Из-под корки поднялось облачко пара.

Макнул в солонку, положил в рот. И тут же ожила литровая бутыль, шведский «Абсолют» наполнил стограммовые стаканы, и девушка придвинула поднос к Рублеву.

Тот взял водку, посмотрел по сторонам, словно опасаясь, что кто-нибудь толкнет под локоть и не даст донести до рта драгоценный напиток.

Мишаня тоже взял стопочку:

– Со свиданьицем, – сказал он, чокаясь с Рублевым и тоже отламывая кусок хлеба от каравая.

Водка была хороша, особенно в такую сырую погоду.

– Ну, а теперь по машинам или по коням! – сказал Порубов и махнул оркестру. Тот вновь грянул марш.

– Ты на машине? – спросил Рублев.

– Конечно! Вон, целая кавалькада. Сейчас с мигалками за город рванем, там уже все готово.

– У тебя еще три места найдутся?

– Хоть тридцать три! Для тебя, Борис Иванович, сейчас автобус остановлю, если хочешь, даже рейсовый.

– Нет, надо мою попутчицу подбросить.

Обсуждать приказы командира Порубов не привык, он уже все понял. Сам догнал женщину с тяжеленными сумками, так же ловко, как и Комбат, схватил все пять штук сумок разом и крикнул держателю зонта:

– Детишек прикрой!

Черного купола хватило на всех троих и даже на держателя в сером длинном плаще.

– Не надо, мы сами… что вы, не беспокойтесь! – сопротивлялась женщина, цепляясь за свои сумки. Но Порубов тащил и сумки, и женщину, и если бы нашлось еще пять человек, Порубов в радостном возбуждении поволок бы к машинам и их. Он был невероятно сильным мужиком, посильнее самого Комбата.

На привокзальной площади прямо на тротуаре под охраной машины ГАИ стояли джип «черок» и два микроавтобуса. Женщину и ее сынишек усадили в микроавтобус, и Порубов приказал водителю:

– Завезешь куда надо, вернее, куда скажут. И если надо, подожди.

– Сколько я вам должна? – обращаясь к водителю, поинтересовалась женщина.

Водитель вздрогнул, словно ему залепили пощечину, заморгал глазами. Он даже не сразу понял вопрос, а затем рукой указал на своего хозяина:

– Все вопросы к Михаилу Михайловичу.

– Борис Иванович! Борис Иванович! – закричала попутчица по купе. Она догадалась, главным здесь является именно он, это именно его встречал оркестр, ради него появились машины, хлеб, соль, водка – в общем, все, что произошло – ради него одного. Она что-то хотела спросить, но Порубов не дал ей договорить.

– Машина в вашем распоряжении на целый день. Ты меня понял? И без обеда.

– Понял отлично, – сказал водитель, запуская двигатель.

Женщина и братья-близнецы лишь успели помахать Борису Ивановичу. Он тоже махнул им рукой и улыбнулся на прощание.

– На хрена все это, Мишаня? – недоуменно спросил Комбат, глядя на гаишную машину.

– Нет, так нет, – сказал Мишаня и одним жестом отпустил гаишников. Джип взревел мотором – Ну, как ты, Борис Иванович? – словно воскресшего тряс за плечо Рублева Мишаня.

– Как видишь, нормально. Привет тебе от Андрюхи Подберезского.

– Спасибо, и ему низкий поклон. А чего он не приехал?

– У него вечно какие-то дела. Это я на пенсии, мне все до задницы. А вы с ним люди занятые, у вас на уме бизнес.

– Сколько ты, Борис Иванович, здесь будешь, ни о каком бизнесе и речи быть не может! Все дела по боку, я принадлежу только тебе.

– Я не хотел никого напрягать, ты что, Мишаня!

– Ты, Комбат, меня и не напрягаешь. Я сам тебе служить рад.

– Отслужил ты уже мне, Мишаня, и отслужил хорошо.

Мишаня стер с орденов капельки дождя, расправил на колене голубой берет.

– Вот видишь, до сих пор головной убор хранишь.

– А как же, Борис Иванович! Каждый год на день десантника непременно его надеваю, и если надо, на работу еду.

– Это хорошо.

– А вы-то как в Москве?

– По-разному, Мишаня.

– Бурлак где?

– В тайге, где ж ему еще быть! Рыбу ловит, зверье стреляет, бизнес там какой-то развел, то ли ягодами, то ли грибами, а может, мехами торгует. Кто ж теперь о своих делах рассказывает?

– Но тебе-то, Борис Иванович, все можно рассказывать, как отцу родному.

– Ты что, Мишаня, думаешь, мне это интересно? Ваши дебиты, кредиты, проценты… У меня от этого всего на душе тошно делается. Я люблю, когда все ясно.

– Мне, Комбат, думаешь, не тошно от всего этого? – Мишаня готов был рвануть на груди рубашку. – Мне тоже тошно, но делать же что-то надо, иначе с голоду сдохнешь, пропадешь.

– О чем ты говоришь, Мишаня? Ты же в горах по две недели ни хрена не ел и не сдох, а тут, на своей земле, сдыхать собрался!