Книга Прискорбные обстоятельства - Михаил Полюга

Внезапно я представляю себя абсолютно счастливым, без желаний и огорчений, беспечальным дауном, и содрогаюсь — как если бы заглянул в зазеркалье, а оттуда глянуло мне в глаза нечто…

«Вот и хорошо, — говорю я себе с напускной бодростью, — вот и прекрасно! Пошла полоса спада. Вывод: надо поменьше спать! Какой, к черту, февраль! Немедля встряхнуться, прогнать по телу кровь! А то ведь не повернуть уже головы — в затылке треск, в позвонках соли; суставы ноют — из организма спиртным и лекарствами вымыт кальций. Ну уж нет, как говорят в Бердичеве, не дождетесь!..»

По покатой, скатывающейся к мосту через реку аллее я направляюсь неведомо куда — нагружаю ноги, точно в них одних для меня сейчас спасение. Но ступать твердо и решительно не удается: подошвы скользят и разъезжаются, так что несколько раз я едва не взлетаю кверху башмаками. На мост меня выносит на предельной для моего возраста и комплекции скорости, я принужден хвататься по пути за перила и притормаживать, чтобы не стать — господи спаси! — подобием шара для боулинга и не покатиться, перемежая ноги с руками…

— А-а, чтоб тебя!..

Мост высок и длинен, глубоко внизу — обледенелые берега с черными прогалинами воды там, где быстрое течение вылизывает лед изнутри. Высота с детства внушала мне ужас. Но теперь, с усилием перебарывая легкую дурноту, я заглядываю вниз: что, взяли? не на того нарвались! Вода местами дымит, дым сумеречно-серый, свинцовый, сырой, тяжко ползающий у самых прогалин. Чуть в стороне, где лед толще и прочнее, над невидимыми с моста лунками — нахохленные, выдубленные спины рыбаков. Вот и еще один образец сиюминутного счастья: выковырять во льду отверстие в иной мир и пялиться туда, забыв обо всем на свете, кроме поклевки и выдернутого в чуждую, смертную среду несчастного пескаря!

А в этом мире, как оказалось, с некоторых пор ловят меня…

Итак, пока я один (только какая-то баба в платке, с мятым полупустым полиэтиленовым пакетом, чешет через мост на полусогнутых мне навстречу), нужно собрать мысли воедино, как говорится, сотворить систему из хаоса.

Если Арапов — дурак или путаник или имеет место быть какая-нибудь нелепость, если взять за основу сие предположение — тогда можно наплевать и забыть об этой истории.

Теперь следующий вариант: все всерьез. А если всерьез, то необходимо просчитать: я где-то прокололся? пасли кого-то и вышли на меня? — налицо тупой, элементарный заказ? Если последнее, то: кому-то не угодил? имеются виды на мою должность? другие возможные варианты?

Хуже всего, разумеется, если выполняют заказ: такая ситуация просчитывается наиболее сложно, заказчик до последнего станет выжидать и рядиться, скажем, в приятели, сочувствовать и выспрашивать о возможном моем противодействии (если находится рядом), а то и вовсе вынырнет в печальном финале, при передаче дел — от меня ему. Одно здесь ясно: человек он непростой, вхож на верхние этажи пирамиды, и потому вероятны влияния извне, наезды, указания или все вместе взятое. И еще: если подключили спецподразделение, а не учинили простую и примитивную проверку работы отдела — значит… а это значит… Это значит, что заказ маловероятен. Или заказчик не близок к руководству прокуратуры и потому ищет компромат через людей, которых хорошо знает в других ведомствах.

Что ж, при таком варианте имеются плюсы. Например: операм ставят задачу, естественно, не разъясняя причин. Нечеткая задача, в свою очередь, порождает нечеткое исполнение: нахватают того, что лежит на виду, а чего не сыщут — на то и суда не будет. Но есть и минусы: не станут бить в точку, пойдет распыление: каково происхождение, чем занимался до семнадцатого года, кто у него, то есть у меня, внучатая племянница?.. Примутся выискивать сомнительные связи, девочек с саунами, рыться в бумагах на недвижимость… И непременно что-нибудь выудят: ведь человек не живет в безвоздушном пространстве, какая-нибудь, образно говоря, инфекция нет-нет да и прилипнет.

— Если сдохнуть, то умело, чтоб на сердце праздник был! — бодрясь, мямлю я озябшими, непослушными губами стишок, придуманный мной когда-то для собственного ободрения в безвыходных ситуациях.

— Ась, сынок? — немедля откликается рядом бодрый старушечий голосок, и я, от неожиданности оскальзываясь на ровном месте, вижу в метре от себя ту самую бабку в платке, которая издалека шла по мосту мне навстречу и, неизвестно каким манером, вдруг вынырнула у меня под рукой. — Подай, милый, на хлебушек сколько не жалко!

Я роюсь в карманах, сую в протянутую ладонь мятую бумажку, а сам искоса, чтобы не глаза в глаза, всматриваюсь в это субтильное существо, вплотную приблизившееся к черте жизни человеческой. У бабки размытые годами водянистые зрачки, но осмысленные и цепкие, как впившиеся в кожу стекляшки. А еще мне кажется, она ночами летает на помеле и, хохоча, пугает поздних прохожих. Точно в сказке: сейчас вот притопнет, прихлопнет и обернется ведьмой, — невольно думаю я, ощущая на загривке озноб. «Ах ты, гой еси, добрый молодец!» — или как там говорят эти бестии и произносят заклятие. Ну-ка? Нет, не произнесла. Сморгнула, пожевала губами, пошла — в свою жизнь, жить-доживать. Соприкоснувшись с моею. И что? Сравнить ее и меня — так она более естественна в этом мире. Более создание Божье, чем я. Без мысленных выкрутасов, без противоестественной профессии — преследовать подобных себе. И вот теперь открылась охота на меня. За что? В наказание за грехи, за бездушие, за преобладание плотского над духовным?

Может быть, догнать ее, дать еще денег? Пожалуй, нет. Пошло и глупо. Как если бы захотел откупиться: прижало тебя, а ты в церковь — авось попустит, авось воздастся за то, что ты нищим копеечку, а себе пряник!

Кроме того, я до смерти боюсь всех увечных, убогих, тронутых умом и стараюсь, по возможности, обходить стороной места их скопления — базары, вокзалы, больницы. Отчего так? Может быть, где-то в глубине души опасаюсь, что пристанет и ко мне горе-несчастье, идущее вослед за такими людьми.

— Эх, чтоб на сердце праздник был!..

Мост опрокинулся, и река оказалась над головой, там, где должно быть небо: свесив голову, дрожа поджилками, я зачем-то впустил в себя пропасть — точно пытался искупить ужасом некий потаенный, глубоко запрятанный во мне грех. И еще — я как бы испытывал судьбу на вшивость: если кто подберется сейчас сзади и перекинет мои ноги через перила — помру от ужаса, едва долетев до середины.

Верно говорят: чтобы не трястись по жизни, нужно выбирать высоту по себе…

Я выпрямляюсь, встряхиваю отяжелевшей, налитой кровью, с шумом в ушах, головой: пожалуй, хватит на сегодня экспериментов — и поворачиваю с моста прочь.

Итак, надобно просчитать наиболее неблагоприятную ситуацию: разрабатывают именно меня. Так будет легче найти прокол и не ошибиться. Для этого необходимо в первую очередь прикинуть, чем я занимался последние год-два, какие дела через меня проходили, их результат и, главное, какие компромиссы имели место быть — адвокаты, договоренности, просьбы о смягчении… Коллеги, знакомые, начальство… Перешептывания с судьями… Что еще? Главное — вычленить, где была производственная необходимость, так сказать, рабочий брак, выравнивание ситуации (в морду бы этим следователям за их провальные дела!), где мягкотелость и беспринципность, а где… Гм!..