Книга Невинная для дракона - Властелина Богатова

Проснулась, когда время было давно за полдень. Поднять голову от ложа сразу не вышло — тело не подчинялось.

Лежу на постели, обхватив руками подушку. Меня знобит, до сих пор, пусть минуло уже больше суток с дня смерти Дарфа.

Моя верная камеристка Элин бесконца подсаживается ко мне на край кровати, спрашивает о моем здоровье, преподносит к лицу пахучую горькую настойку боярышника, вливает в ложку успокоительное, принуждая немного выпить. Я — отказываюсь, она — говорит какие-то утешительные слова, но я их почти не разбираю. Туман. Один сплошной туман и я в нем безысходно кружу. Не могу двигаться. Снаружи я спокойна, даже чересчур, но внутри разливается жар, стоит прикрыть веки, как возникают стеклянные глаза Дарфа.

Беспомощно стискиваю кулаки, чувствую, как слезы бегут по щекам горячими ручейками. Это заставляет вновь затревожиться Элин.

Снова прокручиваю в мыслях наше с Дарфом тихое уединение, интимную близость, потом, тот миг, когда я неизбежно впадаю в беспамятство. Спустя время, как я пришла в себя, меня привели на верхний этаж и с того времени больше никто не волновал. Вчера весь день никто со мной не пытался говорить. Только пару вопросов господина Виссента, отца Дарфа, о том, что произошло. Ночью я скверно спала, а утро погребения оказалось самым ужасным утром в моей жизни.

В этом чужом месте, я стала пленницей и вдовой.

— Нужно уезжать, — говорю самой себе.

— Как же, — всплескивает руками Элин.

Я вновь вжимаюсь лицом в подушку, зажмуриваюсь крепко, глаза жгут слезы, в горле ком. Мне никто не позволит сейчас тайно уехать, да и как бы это выглядело со стороны?

Долгожданная свадьба обернулась настоящим сущим кошмаром, мне казалось, что я крепко сплю. Что случившееся — ложь и я вот-вот приду в себя и Дарф, очутится рядом живой и невредимый. Но здравым смыслом я понимаю, что его больше никогда не увижу. Жестокая правда с новой силой сваливается на плечи, густеет черно-белыми цветами, стискивает грудь, в глазах багряные вспышки. Бессвязные воспоминания продолжают металлическими осколками вонзаться в мое сердце, причиняет какую-то дикую не совместимую с жизнью внутреннюю боль. Мне чудится смех и вкрадчивый голос Дарфа, но мягкое звучание вдруг выцветает, истончается, утекает прочь, оставляя меня одинокой.

Втягиваю глубоко воздух и перекатываюсь набок. Приоткрываю влажные ресницы, возвращаясь из полузабытья в сумрачные покои. Качаю головой в неверии и утираю слезы.

— Ты сильная, справишься. Нужно только подождать. Все наладится, уляжется. Освоишься, вот увидишь, — льет напевный голос Элин.

Я глянула на женщину, в ее спокойные лазоревые, как море глаза. Море… Невольно вспоминаю родной дом на прибрежье, потоки соленого воздуха окатывают меня так явственно, что становится легче. Пожар в груди утих.

— И правда, что я раскисла, — отвечаю и вымученно усмехаюсь.

Даже болезнь отца пережила, примирилась с горем, хотя мама говорила, что сердце мое доброе, ранимое. А Дарфа… Графа я едва знаю, просто мне было невыносимо жаль его. Он так скоропостижно и нелепо в самом расцвете сил, ушел из жизни…

Мои мысли обрывает глухой стук в дверь.

Стук в дверь повторился.

— Войдите! — отзываюсь, сдувая с лица вьющиеся пряди. Но нет сил подняться и я остаюсь лежать в постели, пусть думают, что мне нездоровится, что было и в самом деле так.

Вошла высокая и тонкая, как палка гувернантка ее сиятельства. Это была женщина на склоне лет. Рыжеватые с редкой проседью волосы разделены на пробор, закручены на затылке в «улику». Темно-бежевое платье почти сливались с цветом кожи зеленоватыми венками еще и не совсем старой, но уже увядающей с пучками продольных морщинок, на большом лбу и вокруг глаз, которые густо подведены охрой. Высокий воротник платья, скрывал чересчур длинную шею. Заметив меня, лежащую на постели, верхняя губа дрогнула в сдержанном презрении.

— Госпожа, — говорит, поднимая подбородок, — герцогиня Лиатта ожидает вас в кабинете покойного графа.

Мое сердце вздрагивает, от произнесенного имени, внутри всплывает дурное предчувствия. Элин выпрямляет спину, смотрит на меня долго, видно, пытается передать частичку своего спокойствия.

— Хорошо, — отвечаю.

Гувернантка, склонив голову, нарочито медленно удаляется, запирая за собой двери. Я стискиваю в кулаках простыни, пытаясь совладать с дурнотой. Разговор не обещает быть дружелюбным.

— Ничего Урана, только крепись, — твердит Элин, видя как я, судорожно провожу ладонью по лицу.

Женщина поднялась со стула.

— Помогу собраться.

А я сажусь в постели, опуская босые ступни на узорчатый ковер. Голова чугунная, все тело ломит, в глазах туман.

— И что за разговор важный, ведь такой тяжелый день для всех, — бормочет Элин, распахивая портьеры, впуская больше света, а я думаю о том, что мне придется рассказывать обо всех подробностях ее сиятельстве. Следом чувствую, как лицо начинает гореть от жгучего стыда, а желудок сворачиваться в узел. О чем говорить? Как Дарф не успев лишить меня невинности, рухнул без чувств, раздавив весом своего тела? Сокрушенно качаю головой — помимо того что это постыдно, так еще и жестоко. Как я смогла пережить это сама?! Вдох. Выдох. Успокаиваюсь, держу себя в руках и смотрю в широкое окно, в него обильным золотистым потоком льется дневной свет, принося свежеть и, аромат цветущей лаванды. Уже близится обед.

Камеристка берет щетку с туалетного столика и идет ко мне.

— Я сама, — забираю гребень и соскальзываю с постели, проходя к большому овальному в половину моего роста зеркалу. Обрамленное резьбой деревянной выкрашенное позолотой, оно заключало мое весьма скверное отражение. Выгляжу я ужасно. Покрасневшие и припухшие глаза, выражали пустоту и боль. Омытое слезами лицо, было бледным и уставшим, хотя моя кожа всегда чуть светилась как перламутр. Губы искусанные, пылали багрянцем, тоже припухли. Глаза затуманены. Они больше всего открыто выражали мои душевные терзания и сейчас это смятение никуда не спрячешь. Наскоро умываюсь и забираю щетку у Элин. Верная помощница быстро расплетает мою растрепанную со сна косу и я принимаюсь расчесывать темно-русые, длинные густые пряди. Осуществляя монотонные движения, мне удается немного забыться, за это время просыхают глаза. Серый цвет их приобретает сизый оттенок, вбирая в себя цвет стен комнаты.

«Сейчас бы взять кисти и полотно и уйти, куда-нибудь под сень деревьев, а лучше забраться на какую-нибудь башню и писать на полотне небо…» — невыносимый порыв остывает сразу же. Теперь о живописи нужно забыть. Насколько? Только Великий знает.

Элин подает мне наряд, на этот раз другого кроя, но также из темной ткани и скромного, как и полагается, как того хочу я. Мне нравятся темные тона, но сейчас черный цвет отпугивает — цвет земли, тьмы и пустоты.

Элин помогает стянуть шнуровку на спине. Платье без излишеств из простого кроя, плотно облегает фигуру, подчеркивая изгибы. Я хмурю брови, проводя ладонями по мягким, струящимся к полу, тяжелым складкам. Но радуют длинные узкие рукава, которые скрывают запястья, устраивает и неглубокое декольте, что прячет мою грудь, не переношу слишком откровенные наряды, кои так любит Илиса, сестра Дарфа и моя золовка. Кажется, нечто подобное она умудрилась одеть даже сегодня, в такой скверный день. Не к чему мне выделятся особенно перед герцогиней. Да и не хочу.