Книга Канун - Михаил Зуев

К возвращению Литы Андрей готовил ужин. Она впархивала, каблучками постукивая, вся такая деловитая, корпоративная; целовала его в колючую щеку. Они силились сказать что-то друг другу, но не находили слов, и вот уже телевизор стал третьим и самым главным собеседником в их доме. Незаметно проскакивало короткое время – и тут часы опять показывали десять вечера, и Андрей брал ключи от «нивы» и снова уходил до утра, оставляя себе холодный прокуренный салон драндулета да набегающие светофоры, а Лите – стылую постылую постель, где не согреться и под самой теплой периной. Да тихое отчаяние.

Андрей ехал по Королёва, мимо телецентра, поздно, в час ночи или в два. Одинокая фигура голосовала на зимней обочине, приплясывая от холода. Андрей остановился. Голос пассажира был знакомым, и Андрей повернулся. Вообще-то, он не любил разглядывать своих попутчиков – они были для него чем-то вроде реквизита в театре абсурда, вроде груза; чем-то вроде условного рефлекса: посадил – довез – денег взял.

Андрей повернулся и в отогревающемся незнакомце, уже скинувшем под действием «нивовской» печки шапку и перчатки, узнал Зайратьянца. Зай был слегка пьян, стильно одет, на запястье правой руки – он был левшой – в скупом свете ночных фонарей поблескивал керамический браслет от «Радо».

Андрею стало стыдно за всё, что так стремительно произошло и, самое главное, продолжало происходить с ним. Но вместо того чтобы молча поднять воротник кургузой своей куртенки и поглубже втянуть голову в плечи, Андрей повернулся и спокойно, без дрожи в голосе сказал:

– Добрый вечер, Володя! Это я.

Через три дня Андрей вышел на работу в фирму к Зайратьянцу.

Зай два года назад продал рекламное агентство и основал телевизионный продакшн. Денег в нем было пока не очень, но тренд оставался положительным и устойчивым. Через восемь месяцев завершили сразу три проекта, и Андрею выписали весьма приличный бонус. Бонус этот он до дома не донес. Превращенный в прилично подержанный, но хорошо отреставрированный «хаммер эйч-два», бонус встал возле подъезда, а утром ключи от него были положены в жестяную банку из-под чая, к крышке была приклеена записка: «Аэлитовоз».

Андрей никогда не понимал, что это такое – «дамский автомобиль», титул, что подлецы-маркетологи присваивали отвратной четырехколесной мелочи. Любимая женщина должна ездить на танке. И это единственно правильно.

Мясо и фраппе кончились. Андрей спросил ирландского кофе и с бокалом вышел на улицу – покурить и позвонить Заю.

– Володь, здравствуй. Я не вовремя?

На этот раз в трубке не было никакого постороннего звукового фона.

– Вовремя, Дрюн. Все в порядке. Смотри, чего я думаю…

Думать у Зая всегда получалось хорошо. В отличие от Андрея, понимавшего, что ум никогда не был сильной стороной его натуры.

Год назад Зай с Андреем подали сценарную заявку на полный метр. Заявка валялась где-то под сукном, потом ходила неведомыми тропами. А теперь ей дали зеленый свет: нашлись деньги.

– Сценарий нужен, Андрей. Спокойно, обстоятельно, без гонки, но и без тормозов. Когда сможешь начать?

– Через полчаса.

– Первые наметки когда?

– Три-четыре дня дай мне.

– Даю. Бери.

Володя явно был в хорошем настроении.

Андрей расплатился с официантом и вышел в средиземноморскую синеву. Решив поразмять ноги, отправился по пустынной набережной в сторону Пафосского замка. Небо, готовясь к раннему зимнему закату, незаметно стало окрашиваться багрянцем. Мостовая на ветру совсем высохла. Жирные чайки лениво просиживали парапет. Пожилые супруги-англичане, трогательно обняв друг друга, шли навстречу. Поравнявшись с Андреем, улыбнулись и сказали в унисон: «Hello!» Андрей на автомате поклонился приветливым старикам. Опустил глаза: мне так будет не с кем.

Кому рассказать – ведь не поверят. Не изменяли друг другу. Не ссорились. Ничего такого не было. Андрей думал: раньше у нас все было плохо, потому что денег не было. Наверное. Теперь же денег стало больше, много больше. Но ничего не изменилось. Были две отдельных жизни, и никто не знал, как вернуть то, что было в самом начале – одну жизнь на двоих. Не знали. Да, наверное, и не хотели.

Андрей оказался в вакууме. Гульнул раз, гульнул два – обреченно, глупо, неизобретательно, скучно. Сам признался. Аэлита села напротив него и – «вы самое слабое звено» – сказала бесцветно:

– Иди. Не держу. Ты свободен.

Андрей втайне надеялся получить по роже. Ох, как хотел он, как внутри молился, чтобы вот так – с размаху, да со всем словесным поносом, что в таких случаях полагается! Но нет. Ничего. Изолиния. Ни раздражения, ни сожаления. Ни ненависти, ни любви.

– Ты свободен.

Сама собрала чемодан. Ключи от «хаммера» сунула в портфель. Андрей спустился вниз, бросил брелок с гравировкой «Аэлитовоз» в почтовый ящик. И ушел прочь. Не было никаких надежд – «давай немного поживем отдельно», «возможно, все переменится», «вернемся к разговору через неделю». Через неделю Андрей прекрасно функционировал в чужой, почти случайной кровати и, как ни силился покрыть себя позором, не находил для этого оснований.

Он звонил – раз, второй, третий, и еще до мгновения, когда она снимала трубку – а она никогда не позволяла себе не снимать трубку, когда он звонил, – еще до этого самого мгновения понимал, что опять делает что-то ненужное, что это всего лишь продолжение изолинии. Что просто частота гетеродина сдвинулась, он остался на старой, а она ушла на новую, или наоборот, как знать, но эфир теперь пуст. Андрей пробовал бухать, но все заканчивалось через час, даже не начавшись, а еще через три он бывал так трезв и пуст, как не бывают трезвы даже самые трезвые люди на планете.

Пафосский замок оказался просто развалинами на молу. Здоровенные волны перелетали через волнолом и делали истертые гладкие камни мостовой мокрыми, черными и от этого по-особому красивыми.

Андрей сел в нанятую в рент-э-каре игрушечную малолитражку – на ней он ехал позавчера из аэропорта Ларнаки в Пафос – и отправился сначала в «Альфа-Мегу» за едой, а оттуда потом – домой. На кругу возле Дебенхамса он пристроился за фиолетовым «лендровером-дефендером». Внезапно «дефендер» подрезала стрёмная тонированная «бэха». «Деф» дал по тормозам.

Очевидно, Андрей неверно держал дистанцию или отвлекся. Корма «дефендера», вздыбившись, приняла на себя капот малышки. Раздался хруст. Капот встал горбом. Лобовое стекло пошло трещинами. Андрея бросило на рулевую колонку, но ремни удержали его от удара. Скорость была низкой, подушка не сработала.

Ибо неисповедимы пути Господни, подумал он с улыбкой.

Глава 04

Встретиться уговорились в час. Было без четверти. Док вышел на нависший над Женевским озером пятачок Плятформ Сур Ле Ляк, присел на круговую скамейку парапета и принялся набивать трубку. Он знал, что Янковски подойдет к нему ровно в час – если, конечно, небо не упадет на землю, – как знал и то, что Янковски, конечно, уже здесь и прячется, очевидно, в террасном баре слева. Но его улыбка Чеширского Кота проявится рядом с Доком ровно в час, и ни секундой раньше. Потому что оставшиеся пятнадцать минут – они не его, не Валери, а Дока, бывающего в Монтрё не чаще двух раз в год. Его личное время. И в такие минуты не надо ему мешать. Потому что это очень особые минуты.