Книга Цена нелюбви - Лайонел Шрайвер

—Я мог бы проводить разведку для художественных фильмов.

—Но ведь ты всегда говорил, что это та же самая работа: ты находишь полотно, а рисует на нем кто-то другой. И за рекламу лучше платят.

— Когда женат на миссис Денежный Мешок, это не имеет значения.

— Для тебя имеет.

Твоя терпимость к тому, что я зарабатываю намного больше тебя, имела свои пределы.

— Я подумывал заняться чем-нибудь другим.

—И чем же? Решил открыть собственный ресторан?

Ты улыбнулся:

—Это не окупится.

—Вот именно. Ты слишком практичен. Может, ты и займешься чем-то другим, но это будет в той же сфере. И я говорю о топографии. Эмоциональной топографии. Мы живем в Голландии. А мне иногда очень хочется в Непал.

Поскольку большинство нью-йоркцев одержимо карьерой, ты мог обидеться, что я не считаю тебя честолюбивым. Однако — надо отдать тебе должное — ты всегда трезво оценивал себя и не обиделся. У тебя были амбиции — для своей жизни; ты просыпался по утрам, чтобы жить, а не ради каких-то достижений. Как большинство людей, не почувствовавших в раннем возрасте какого-либо особого призвания, ты отвел работе место рядом. Любое занятие заполнило бы твой день, но не твою душу. Мне это в тебе нравилось. Мне это очень нравилось.

Мы снова пошли по тропинке, и я дернула тебя за руку.

— Наши родители скоро умрут. В конце концов все, кого мы знаем, начнут топить мирскую суету в вине. Мы состаримся и к какому-то моменту станем терять друзей больше, чем заводить. Конечно, мы еще сможем путешествовать, в итоге приспособившись к чемоданам на колесиках. Мы станем есть больше, и пить больше вина, и больше заниматься сексом. Но — и пойми меня правильно — я боюсь, что все это начнет нам потихоньку надоедать.

— Один из нас всегда может заработать рак поджелудочной железы, — успокоил меня ты.

— Да. Или врезаться на твоем пикапе в бетономешалку, а бетон затвердеет. Но я никак не могу придумать, что с нами действительно может случиться. Нет, мы, конечно, можем получить нежную открытку из Франции, но это не случай-случай — и это ужасно.

Ты поцеловал мои волосы.

— Слишком мрачно для такого великолепного дня.

Несколько шагов мы прошли, обнявшись, но не получалось

идти в ногу, и я ухватилась пальцем за петлю твоего ремня.

— Ты знаешь этот эвфемизм — она в ожидании? Подходящее выражение. Рождение ребенка — если процесс идет нормально — достойно предвкушения. Это прекрасное и очень значительное событие. И с этого момента все, что случается с ребенком, случается и с тобой. Конечно, и плохое тоже, — поспешно добавила я.

— Но и его первые шаги, первые свидания, первые сексуальные опыты. Дети взрослеют, женятся, сами рожают детей. До известной степени приходится все делать дважды. Даже если у нашего ребенка будут проблемы,

— по-идиотски предположила я, — по крайней мере, это не будут наши старые проблемы...

Хватит. Пересказ того диалога разрывает мое сердце.

Оглядываясь назад, я думаю, что мои слова о расширении «истории» выражали желание получить еще один объект любви.

Мы никогда не говорили подобное прямо; мы были слишком застенчивы. И я боялась даже намекнуть, будто тебя мне недостаточно. На самом деле теперь, когда мы расстались, я жалею, что не преодолела собственную робость и не говорила тебе чаще, что моя любовь к тебе — самое удивительное, что случилось со мной в жизни. Не просто влюбленность — не хочу опускаться до банальности , — а состояние любви. Каждый день, что мы проводили порознь, я представляла твою широкую теплую грудь, холмы мышц, затвердевших от сотни ежедневных отжиманий, долину над ключицами, в которой я любила уютно примостить голову в те восхитительные утра, когда мне не надо было спешить на самолет. Иногда я слышала, как ты зовешь меня из-за угла: «Е-е-ВА!» — часто раздраженно, резко, требовательно, требуешь вернуться на место, потому что я — твоя, как собака, Франклин! Я была твоей и не возмущалась. И хотела, чтобы ты предъявлял права на меня: «Ееееее-ВАА!» — всегда с ударением на последнем слоге, и иногда вечерами я едва могла отвечать, потому что к горлу подступал комок. Я переставала резать яблоки для крамбла, потому что перед моими глазами разворачивался целый фильм, а кухня исчезала в зыбком тумане, и если бы я продолжала орудовать ножом, то обязательно порезалась бы. Ты всегда кричал на меня в таких случаях, мои порезы приводили тебя в ярость, и абсурдность твоего гнева манила меня порезаться снова.

Я никогда-никогда не принимала тебя как данность. Мы встретились слишком поздно; мне было почти тридцать три, и мое прошлое без тебя было слишком пустым и блеклым, чтобы не понять чуда дружеского общения. После долгих лет выживания на объедках личного, эмоционального стола ты испортил меня ежедневным банкетом заговорщических взглядов «Ах, какой идиот!» на вечеринках, неожиданных букетов без всякой причины, записок под магнитами на холодильнике, всегда подписанных «ХХХХ, Франклин». Ты пробуждал во мне алчность. Как любой наркоман, я хотела еще. И меня снедало любопытство. Мне было интересно, что чувствуешь, когда из-за того же угла пискливый голосок зовет: «Мам мм- МААА». Ты это начал. Так вам дарят единственного слоника из эбенового дерева, а вы вдруг понимаете, что было бы забавно собрать коллекцию.

Ева

P. S. (3.40 утра)

Я пыталась заснуть со снотворным, хотя прекрасно знаю, что ты не одобрил бы. Но без таблеток я не сомкнула бы глаз, и завтра в агентстве «Путешествия — это мы» от меня не было бы никакого толку. Только я хотела бы вернуть еще одно воспоминание из того времени.

Помнишь, как мы ели в нашем лофте крабов с мягким панцирем в компании Эйлин и Белмонта? Тот вечер был безудержным. Даже ты отбросил всякое благоразумие и, пошатываясь, отправился за малиновым бренди в два часа ночи. Нас никто не призывал восхищаться кукольными нарядами, мы не думали о том, что завтра в школу, мы объедались фруктами и шербетом и щедро подливали в бокалы прозрачный, головокружительный малиновый бренди и радостными воплями приветствовали истории друг друга в вечном подростковом соревновании бездетных пар среднего возраста.

Все мы рассказывали о наших родителях, скорее, боюсь, о их недостатках. Мы устроили в некоем роде неофициальное соревнование: чьи родители — самые чокнутые. Ты оказался в самом невыгодном положении; трудно пародировать главную черту твоих родителей — несгибаемый стоицизм Новой Англии. По контрасту, гениальность моей матери в изобретении предлогов для того, чтобы не покидать дом, была встречена взрывом бурного веселья, и мне даже удалось объяснить шутки, которыми мы обменивались с братом Джайлзом. Ключевая наша фраза была «Это очень удобно. Они доставляют на дом». В те дни (до того, как он стал неохотно подпускать ко мне своих детей) мне стоило только сказать Джайлзу: «Это очень удобно», и он начинал гоготать. Вскоре я говорила: «Это очень удобно» Эйлин и Белмонту, и они тоже покатывались со смеху.