Книга Чародей поневоле - Кристофер Сташеф

Бром вскинул голову, пристально вглядываясь в лицо Рода.

Тот нахмурился и продолжил:

— Но вот я вынес его с риском для жизни и привез сюда в целости и сохранности. И что я узнаю? Его должны поместить под стражу! Причем не в качестве знатного пленника, нет! Вместо того, чтобы обращаться с ним с должными почестями и уважением, его намереваются бросить, как мелкого воришку, в темную сырую темницу!

Род сделал эффектную паузу, гордый тем, как лихо завернул последнюю фразу.

Но тут он малость перебрал — она уже взяла себя в руки.

Гордо вскинув подбородок и смахнув с глаз слезинки, она сказала:

— Перед моим законом, сударь, все равны!

— Да, — согласился Род, — но это должно означать, что с крестьянами нужно обращаться, как с лордами, а не наоборот!

Он склонился к ней, приблизив свое лицо вплотную к ее лицу.

— Скажите мне, королева, отчего это Катарина ко всем относится с презрением?

Это была ложь. Она презирала лишь знатных. Но глаза ее наполнились болью и внезапным сомнением в себе. И все же она провозгласила, еще выше задрав нос:

— Я — королева, и все должны повиноваться мне.

— О, они повинуются, покуда ты не отвесишь им оплеуху. Тогда они отвечают тебе той же монетой!

Род отвернулся, гневно уставившись в пламя очага.

— И мне трудно винить их за это, поскольку ты лишила их свободы.

Катарина изумилась.

— Какая еще свобода? О чем вы говорите, сударь?

— Да, намерения у тебя благие, — кисло улыбнулся Род. — Но методы претворения их в жизнь из рук вон плохи. Ты берешь на себя слишком много. Ты лишаешь их сегодня всего, обещая им завтра вернуть утраченное сторицей!

Он врезал кулаком по подлокотнику ее кресла.

— Но это завтра наступит после дождичка в четверг, неужели ты этого не понимаешь? Страна поражена тяжким недугом, и всегда найдется новое зло, с которым нужно будет бороться. А значит, слову королевы должны беспрекословно повиноваться все силы, сражающиеся на стороне добра.

Род медленно убрал руку, глаза его горели.

— И поэтому никогда не наступит тот день, когда ты всех сделаешь свободными. В твоей стране никто не будет свободен, кроме самой королевы.

Род сцепил руки за спиной и принялся расхаживать по комнате.

— Ты знаешь, свобода — это как шлюзы. Если у одного человека ее больше, то у другого — соответственно меньше. Ибо если один командует, то другой вынужден подчиняться.

Он медленно сжал на ее глазах свою руку в кулак.

— Вот так, мало-помалу, ты отнимаешь у них свободу и, в конце концов, все будут повиноваться малейшей твоей прихоти. Ты будешь обладать абсолютной свободой, правом поступать так, как тебе в голову взбредет, но ни капли этой свободы не перепадет на долю твоего народа. Она вся будет в руках у Катарины.

Рука его разжалась и слегка стиснула ей горло. Катарина изумленно уставилась на него и судорожно сглотнула, прижавшись к спинке кресла.

— Но человек не может жить, не имея хоть какой-то свободы, — мягко произнес он. — Если у него ее нет, он умрет.

Род сильнее сдавил шею королевы.

— Они восстанут против тебя, объединенные общим врагом. А затем они не спеша выжмут из тебя свои свободы.

Катарина, задыхаясь, дернула его за руку. Бром кинулся на Рода, чтобы спасти королеву, но тот уже отпустил ее.

— Они повесят тебя на воротах твоего замка, — прошептал он, — и страной будет править знать. Все твои начинания будут, без сомнения, загублены, ибо так всегда случается с тиранами.

Катарина вскинула голову. Глаза ее переполняла боль.

Отчаянно мотая головой в яростном отрицании, она набрала в грудь воздуху и выпалила:

— Нет, только не это! Я никогда не была тираном!

— Ты всегда была им, — мягко поправил Род, — с самого рождения. Ты постоянно тиранила всех, кто тебя окружал, но до сего дня просто не осознавала этого.

Род отвернулся и вновь сцепил руки за спиной.

— Но теперь ты знаешь это, как, впрочем, и то, что тебе некого винить в поднявшемся мятеже, кроме самой себя. Ты давила на своих вельмож все сильнее и сильнее... для блага народа, по твоим словам.

Он оглянулся через плечо.

— Но разве это не дало тебе возможность разглядеть среди них настоящих мужчин — тех, кто осмелился сказать «нет» королеве?

Катарина презрительно скривилась.

— Мужчины! — выпалила она, словно ругательство. — На всем Грамарае больше нет ни одного настоящего мужчины. Остались только мальчишки, довольные участью женских игрушек!

Род криво улыбнулся.

— О, на Юге мужчины пока что не вымерли, да и в Доме Кловиса уж, по крайней мере, один-то имеется. Остались еще мужчины, моя королева, у которых есть душа. Они любят свою королеву и готовы умереть за нее.

Ее веки опустились, на губах заиграла презрительная улыбка.

— Об этом я и говорила — нет больше мужчин на Грамарае.

— Мужчины есть, — очень спокойно ответил Род, — и они иду на Север, чтобы доказать это.

Она уставилась на него.

Затем медленно откинулась на спинку кресла.

— Ну и ладно, пусть себе идут, а я встречу их на Бреденской равнине. Среди них нет ни одного, кого я могла бы назвать мужчиной. Скоты, да и только.

— О, ты их встретишь, — издевался Род, осклабившись в приторно-сладкой улыбке. — А где же ты возьмешь армию? И кто ею будет командовать?

— Я буду командовать, — надменно ответила она. — Я и Бром. И со мной будут пятьсот гвардейцев королевы, семьсот солдат гарнизона и трижды двунадесять рыцарей из моих владений.

— Шестьдесят рыцарей! — скорбно поджал губы Род. — Не хватит даже, чтобы поразвлечь рыцарей Юга одной полноценной атакой! Шестьдесят из скольких сотен рыцарей твоего королевства? А ведь все остальные в стане тех, кто против тебя! И двенадцать сотен пехотинцев против тысяч и тысяч мятежников!

Ее руки судорожно вцепились в подлокотники кресла, дабы скрыть нервную дрожь. Смертельная бледность затопила лицо.

— Мы победим во имя чести Плантагенетов и Грамарая или умрем благородно.

— Я пока что, — жестко сказал Род, — и не видел ни одной благородной смерти в битве. Любая смерть на поле брани, мягко говоря, немного неприятна.

— Тихо! — оборвала она его, затем закрыла глаза и склонила голову. Суставы пальцев, стиснувших подлокотники кресла, побелели.

Она поднялась, снова гордая и спокойная, и Род не мог не восхититься ее выдержкой.

Катарина села за стол, придвинула к себе пергамент и перо, настрочила что-то, затем свернула письмо и протянула его Роду.