Книга Ольф. Книга вторая - Петр Ингвин

«Студенки». Название — большими буквами. Глупо хихикающая мордочка Наташи и…

Изогнутые крылья бровей. Зовущие скулы. Губы бантиком. Ведь вот оно — здесь, в реале, ближе некуда.

И на экране. Гибкая спинка. Проворные руки. Вкусные полусферы. Приглашающий распутный взгляд — прямо в объектив камеры.

— У меня есть диск с этой записью, — сообщил я.

— Как здорово. — Анжела прильнула ко мне всем телом, ягодицы подвигались на моих коленях, «помогая» сосредоточиться.

В подсознание вполз не высказанный подтекст: «Значит, ты видел меня? Ту, которая там? И как тебе? И я, и то, что делаю. И как делаю. Ты же не мог смотреть как на мебель, ничего не чувствуя, не помышляя, не испытывая. Не обращаясь в мыслях и желаниях к происходящему на экране. Разве тебе не хотелось — ко мне? Разве не хотелось — меня?» А вслух принеслось:

— Ты его часто смотришь?

Колыхнул безупречный верх. Поелозил страстный низ. Максимально приблизились губы, похожие на открывшуюся щель в пространстве, примерно как в моем корабле, когда он впускает гостя — сам невидимый, но предельно гостеприимный.

— Я сказал, что у меня есть диск, а не что смотрел его.

— Не смотрел?! Тогда у тебя все впереди.

— Как эта запись связана с…

Влажный бантик залепил мне рот. В коридоре послышался скрип отворяемой двери. Топот.

Искушающая кошечка на мне обратилась в тигрицу, вцепившись всем, чем могла.

— Я держу его! — ударил по ушам безумный ор. — Быстрее!

Не везет мне на женщин. Всегда им чего-то надо. Сначала кажется, что нужен я, а оказывается…

Даже крамольная мысль закрадывается: может, это не с ними, а со мной что-то не так?

Едва хватило сил содрать с себя цеплявшуюся пакость, а меня уже хватал гамадрил в костюме цвета траура по интеллекту.

Я с трудом вывернулся и скользнул к выходу, поскольку несколько вбежавших взяли под охрану окна. Явно наслышаны о моих вывертах и приняли меры. Молодцы.

На пути оставался только один боец. Я сцепился с ним, мы опрокинулись и вместе выкатились на лестничную площадку. Стало понятно, почему первые, перекрывшие окна, не обращали внимания на мой прорыв — в подъезде народу тоже хватало. Сразу по нескольку человек грохотали ботами сверху и снизу. Бежать некуда.

И в этот момент передо мной открылся лифт. Отбившись ногами от повисшего на них центнера, я ринулся прямо на выходившего из лифта мужчину.

Невысокий. Плотный. Знакомый. Умелым движением мужчина свалил меня и выкрутил ногу в болевом заломе, я сопротивлялся, завязалась борьба с применением самых нерыцарских приемов, вплоть до укусов. Когда меня дернули за шиворот, нить медальона порвалась. Он покатился по полу, покрутился на месте и медленно завалился в щель, где и исчез в лифтной шахте. Только ниточка на прощание махнула хвостиком.

Вид исчезновения медальона добил. Слишком много всего. Я перестал сопротивляться.

— Почему так долго?! — вопила Анжела, плюясь и оттирая платком целовавший меня рот. — Я чуть не отдалась этому ничтожеству, пока вас ждала!

— С тебя бы не убыло, — гнусаво усмехнулся скрутивший меня мужик.

Все стало ясно. Анжела отзвонилась им между моим звонком и встречей. Прыткая особа. Только почему Кириллу Кирилловичу, а не Задольскому? При чем здесь конкуренты?

Когда меня связали по рукам и ногам, Кирилл Кириллович отпустил лишних бойцов.

— Значит, все же у Владлена ошивался? Так и думал.

Он присел напротив. Я молчал.

Собеседник не настаивал на ответе, вместо этого осклабился:

— Хороша Нинка, а? Роскошная баба, знаем-с. Однажды Владлен пригласил меня в качестве чувственного подарочка. Я губу раскатал, как пес на собачьей свадьбе. Пришел с цветами, песнь Соломона по бумажке цитировал, гуашью перепачкался, как дитя какашками. А он, мерзавец, в стратегически важный момент подменил, как каскадер на площадке, и за меня сам лучшую сцену отработал. А Нинке об этом не сказал. — Кирилл Кириллович сухо улыбнулся. — Это была ошибка. Последовали вино-конфетки, цветочки-пестики, всякие шуры-муры с бубенцами, и у нас с ней все без мужа сладилось. Она-то думала, что у нас уже было, причем, с разрешения благоверного.

Знакомая история. Да, Владлен ошибся. Очень ошибся.

— Ты слышал, что он застрелился? — продолжил Кирилл Кириллович. — Или это ты его?..

— Я.

— Да ну?!

— И ты. Вместе.

— Вот ты о чем. Нет, меня не приплетай, она сама виновата. Народ мудер… мудр… н-да, в общем, он сформулировал: сучка не захочет, кобель не вскочет. Лучше давай о деле. Где документы?

Оставленный лежать бревном на неудобном диване, я ехидно бросил:

— Посмотри, наверное, в каком-то кармане завалялись.

— Не язви. Говори, где они. Пока — по-хорошему.

— Связанным — это по-хорошему? Нет бы как сия гостеприимная хозяйка предложить кофе, чай, душ… и, как она выразилась, другие пожелания.

— Анжелка, драть твои ноги, иди сюда, баловница.

Разъяренная девица приблизилась. Ее ладони инстинктивно оправили юбку, задик послушно выпятился, а глаза продолжали сверкать бешенством. Казалось, коснись меня испепеляющий взор — и делать сорок уколов от столбняка.

Она остановилась рядом с нами, лицом к моему противнику, ко мне — демонстративно боком, но с таким видом, будто задом. Как к пустому месту.

— Что он сказал о документах?

Анжела обидчиво закусила губу:

— Ничего не сказал. Я не давала говорить, иначе он понял бы, что дело нечисто. С самого начала догадывался. Сколько можно было тянуть?

Кирилл Кириллович кивнул ей добродушно:

— Молодец, старалась. Постарайся еще для общего блага. — Он повернулся ко мне: — Скажи, где искать, и она твоя.

Его пятерня развернула красотку ко мне и шлепнула по отменному филе.

— Что?! — взбеленилась Анжела. — Чтобы я — с этим быдлом?!..

Кириллу Кирилловичу потребовался всего один взгляд, и она утихомирилась.

— Мне обещали, что на новом месте все будет по-другому! — В глазах Анжелы застыли слезы. Настоящие. Впервые с момента, когда я впервые увидел ее выходившей из спортивной машины перед рестораном, она не играла какую-то роль.

На собеседника это не произвело впечатления.

— Видимо, ты неправильно поняла. Работа у нас та же, но платить действительно будем больше. Уже платим. Так что, дорогуша, фонтан прикрути и делай, что говорят. Еще раз вой услышу — скатертью дорога, желающих достаточно.

Ласковая доброта в речи Кирилла Кирилловича вмиг сменялась звоном железа, при этом тон был и оставался деловым.