Книга История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны д`Арк - Жорж Дюби

И наконец, эти величественные сооружения, украсившие повсеместно домен Капетингов, свидетельствовали о возрождении монархии. Еще с тех времен, когда после христианизации империи римляне начали строить здесь, в своих сите, кафедральные церкви, их постройки вобрали в себя в превращенном виде все признаки государственной, публичной власти: прямота каменных стен, колокольни, возвышающиеся подобно неприступным крепостным башням, портал, открывающийся словно городские ворота, но ведущий в пространство, намного более упорядоченное. Строители соборов создавали словно бы про образ горнего Иерусалима, воплощая в нем свое представление о государстве в его неземном совершенстве. А в середине XII века среди всех крепнущих государств именно государство Людовика VII более всего приближалось к такому образцу. С момента своего возвращения из Святой Земли, где он проводил много времени в святилищах, хранивших свидетельства жизни Иисуса Христа, золотолилейный король стал постоянно участвовать в епископских соборах. И не возникало ли у каждого, кто попадал в апсиду любого собора в его королевстве, впечатление, что он видит здесь не кресло епископа, а королевский трон?

А те добродетели, которые король приобрел со священным помазанием, прямо предназначали его для того, чтобы он сам направлял усилия строителей. Еще за полтора века до Людовика епископ Лана напоминал королю Франции: «Не забывай о той чести, коей удостоил тебя царь царей. По милости своей он наделил тебя даром, более драгоценным, чем все остальные… Ты призван познать горний Иерусалим со всеми его камнями, его стенами, его вратами, все его устроение…» Такое ниспосланное свыше видение отличало короля от всех других государей, он был призван употреблять свою щедрость на дело постоянного обновления кафедральных соборов. Людовик VII осознавал это призвание. 200 фунтов серебра, переданные им епископу Парижскому, позволили поднять своды над хорами Нотр-Дам на невиданную доселе высоту. Людовик дожил до завершения работ, он смог увидеть, как в 1180 году папский посланник торжественно освятил главный алтарь собора. В аббатстве Барбо цистерцианские монахи охраняли его вечный покой. Впервые рядом с телом короля возложили знаки, возвышающие его над всеми людьми, — корону, скипетр, печать, которой он скрепил свои ордонансы о всеобщем мире. А во главе похоронной процессии шел его сын, которым Господь вознаградил Людовика за тщание и добросовестность в выполнении своего монаршего долга.

В высших церковных сферах в то время, как никогда ранее, мечтали о единстве. Легаты епископа Римского несли его слово во все концы христианского латинского мира; аббаты из сотен цистерцианских монастырей, рассеянных по всей Европе, ежегодно собирались в материнской обители на съезды для совместного обсуждения дел Ордена и обмена опытом духовного служения; клирики, лучшие из которых учились в Париже, молились о том, чтобы люд Божий был, наконец, поставлен под одну власть. Такого объединения требовало спасение Святой Земли. Иерусалимский трон занимал прокаженный подросток; Салах-ад-Дин собирал отовсюду неверных, призывая их к «джихаду»; можно было опасаться того, что вскоре он овладеет Гробом Господним. Следовало поставить под королевский надзор всех государей, на печатях которых изображался всадник, гарцующий на коне и символизирующий силу, но силу буйную, способную посеять беспорядок, если не обуздать ее мудростью. И сделать это, причем безотлагательно, должны были короли. На королевских печатях сами они изображались величественно восседающими на троне, олицетворяющими незыблемость мира небесного. Церковь выступала против княжеств, поддерживала монархии, желая видеть их мощными и подчиненными объединяющей воле наместника Св. Петра.

А он в описываемый период жестко противостоял королю Германии, всеми своими силами пытаясь сдержать его захватнические устремления. Папа подумывал даже и о том, чтобы примириться с королем Англии, незадолго до того отлученным от Церкви за то, что, ослепленный желанием подчинить ее себе, он не остановился перед убийством примаса, совершенным прямо на ступенях алтаря Кентерберийского собора. И только одному королю, следовательно, мог папа без колебаний отдать свое предпочтение в подобной ситуации — королю франков, вождю Богом избранного народа. Он был послушен папской воле, его власть теперь прочно опиралась на богатейший край — Иль-де-Франс и на парижский сите, где еще с греческих и римских времен сложился центр высокой культуры, обогащенный наследием античности. Было известно, что здесь монарх использовал свою власть — imperium — для установления мира и справедливости. Окрепшие феодальные связи все теснее сплачивали вокруг монарха высших сеньоров королевства. Не казалось более столь уж невероятным представить короля как Христа или легендарного Карла Великого, восседавшим в окружении 12 равных между собой сподвижников — пэров короны, помогающих монарху лучше выполнять мироустроительную миссию. Роль пэров уже выполняли в городах северо-запада шесть облеченных графскими полномочиями епископов. Можно было надеяться, что вскоре к ним присоединятся выражавшие такую же почтительность и преданность монарху шесть светских князей: три герцога — Бургундский, Аквитанский, Нормандский, а также три графа — Фландрский, Шампанский, Тулузский.

Однако эта мечта разбивалась о реальность. Франция по-прежнему представляла собой совокупность соперничающих между собой политических образований. Конечно, королевская власть проникала в щели этой плотной ткани. Предоставляя действенную защиту еще одному епископству или монастырю, король взамен получал право на отправление властных функций в соответствующей сеньории; благодаря таким соглашениям о союзе он мог ставить своих прево в места, весьма удаленные от домена Капетингов. Но это были лишь вехи на трудном пути расширения королевской власти. Она наталкивалась на сопротивление княжеств, которые, как само монархическое государство, укреплялись благодаря поступлениям денежных средств, усовершенствованию технологии администрирования, использованию ленного права.

Род Плантагенетов был самым опасным для Капетингов среди их вассалов. Начнем с того, что Генрих являлся королем, носил корону Англии. Слишком часто забывают, что сам он считал себя прежде всего графом Анжуйским. И тело его покоится в Анжу, в аббатстве Фонтвро, рядом с прахом его супруги Алиеноры и его сына Ричарда Львиное Сердце, в краю, которым предки Генриха правили твердой рукой. Его власть коренилась именно здесь, в пространстве между Шиноном, Лошем и Анже. Прибегая к силе, используя череду счастливых случайностей, он распространил свою власть в годы царствования Людовика VII почти на половину королевства Франции. Сам Генрих был убежден в справедливости такого положения. Очевидное свидетельство тому — удовольствие, с которым он созерцал образ своего отца графа Годфрида, крепко стоящего на ногах, в величественной позе. Таким граф был изображен на эмалевой пластине своего надгробья в кафедральном соборе Ле-Мана, таким он выведен в посвященном ему жизнеописании, которое составлено в Туре в 80-е годы XII века. Названный панегирик представляет собой еще один памятник династической истории. Его герой сразу же после своего посвящения в рыцари и женитьбы блестяще проявляет себя на ратном поприще. Однако заметим — не на войне, а в рыцарском турнире, который устраивают на песчаном берегу моря, на стыке нормандских и бретонских земель, неподалеку от монастыря Мон-Сен-Мишель. Встречаются две команды из этих земель, причем команду Нормандии возглавляет не ее герцог, а три его племянника, три графа — Мортенский, Фландрский и Блуаский. Годфрид решает выступать на бретонской стороне. Рассказ о том, что Годфрид с самого начала стоял за Бретань, страну короля Артура, мог быть приятным его сыну Генриху. Немного позднее мы увидим, почему. Общая турнирная схватка никому не принесла победы, было решено устроить поединок один на один. От нормандцев вызов принял сакс, англичанин, человек громадного роста. Годфрид вышиб его из седла и, подобно Давиду, поразил великана в голову. Эта символическая победа стала ярким доказательством превосходства анжевенцев. Триумфатор — граф Анжуйский — уже взял в жены женщину, которая родит ему сына, будущего владетеля Нормандии; победа Годфрида как бы предвосхищала победу этого сына над Стефаном Блуаским и грядущее подчинение Англии.