Книга Вдали от рая - Олег Рой

Спустя несколько месяцев, в начале августа, Вера сидела на веранде и остро отточенным карандашом рисовала эскизы памятника, который собиралась поставить на могиле бабы Тоси. Она вспомнила бабушку, задумалась, карандаш выпал у нее из рук и закатился в щель под порогом. Вера полезла доставать его с помощью вязальной спицы и, вынимая, заметила, что в щели что-то блеснуло. Подцепила – и вытащила потерянный ключ.

Если бы папа оказался дома, она тотчас сообщила бы ему о находке. Но поскольку он был на работе, Вера убрала ключ в одну из шкатулок, стоявших у нее на туалетном столике, и как-то забыла о нем. А теперь вспомнила и порадовалась, как кстати оказался в ее руках дубликат ключа.

Секретер стоял на обычном месте, красивый и неприступный в своем завитушечно-позолоченном великолепии. Вера, чувствуя себя ребенком, в отсутствие взрослых тайком лезущим в буфет за конфетами, достала ключ, поднесла его к замочной скважине и осторожно повернула.

Дверь секретера открылась. Внутри оказалось множество ящиков разного размера. Вера наугад выбрала самый большой и потянула его на себя.

Но ящик не открылся. Он подавался вперед – но что-то словно держало его изнутри…

Внезапно ледяной бодрящей волной в сердце прихлынула бесшабашная храбрость. Удивляясь самой себе, Вера сбегала в чулан, отыскала чемоданчик с инструментами, выхватила оттуда плоскогубцы, вернулась в кабинет и, подцепив край ящика, оставляя глубокие отпечатки на завитушках, рванула на себя.

Плевать на позолоту! Плевать на антиквариат! Разве какие-то бездушные вещи могут быть дороже человеческой жизни? Жизни любимого?..

Ящик вылетел из пазов и грохнулся на пол. Сверкающими брызгами разлетелись по кабинету – нет, не магические приспособления. Драгоценности! Серьги, кольца, браслеты, колье… Так вот он, солидный капиталец, на который папа рассчитывает во всех трудных ситуациях! Вот что позволяет ему жить безбедно при ничтожной зарплате!

Ползая по ковру, Вера подбирала драгоценности и складывала их обратно в ящик. Извечное женское любопытство заставляло ее медлить, рассматривать то одно, то другое украшение. Вот эти грубоватые, но, судя по мягкости металла, высокой пробы золотые сережки могли принадлежать византийской императрице… А этот браслет из трех затейливо переплетенных, точно ленты Мебиуса, цепочек – очевидно, изделие современного дизайнера… А это колечко…

Это колечко?!

Вера задохнулась. На какую-то долю минуты сердце отказалось биться, руки и ноги стали ватными. Пальцы обмякли, и из них выкатилось на ковер кольцо – тонкий золотой ободок и две ракушечные створки, сквозь которые проглядывала натуральная жемчужина.

Придя в себя, Вера подняла кольцо. Примерила на средний палец. Как раз. Точь-в-точь.

«Свадебный подарок мамы мне впору. Значит, можно выходить замуж…»

Эта неуместная, почти ерническая мысль промелькнула в голове, разгоняя толпу других, черных и едких, которые ждали своего часа, чтобы каркающей стаей наброситься на сознание. Мама никогда не рассталась бы с дедушкиным подарком. Тем более не передоверила бы его нелюбимому мужу.

Значит… Значит?!

Спокойно, более не отвлекаясь, Вера сложила все драгоценности обратно в ящик. Его вернула на место в секретер. Кольцо поначалу неприятно холодило палец, точно вот только сию минуту было снято с покойницы, но постепенно нагрелось. Вера перестала его ощущать, словно оно было сделано специально для нее… Отчасти так и было.

Огромным волевым усилием она заставила себя успокоиться. Открыла один за другим остальные ящики и в конце концов нашла то, что искала, – завернутые каждая в отдельный пергамент пряди волос с прикрепленными к сверткам записками. Папа всегда был очень аккуратным человеком, до педантичности… Вера выбрала сверточки с надписью «Виктор Волошин» и спрятала их на груди.

Не стараясь привести все в порядок, она села в кресло отца, готовая ждать, сколько понадобится.

Ангел праведного мщения. Дочь своей матери…

До того, как отец придет домой, оставалось несколько часов, но Вера не боялась соскучиться. За это время она передумала столько, что хватило бы на годы – на все предшествующие годы, когда она отказывала себе в запретных мыслях. Она думала о том, как она позволила убедить себя, что мама больше не хочет ее видеть? Как могла не пытаться разыскать ее, когда стала взрослой? Она, еле сдерживая слезы, просила прощения – у женщины, которая ее любила, которая дала ей жизнь. И которая… Страшно подумать, что с ней случилось. Вера мучительно пыталась припомнить мамин облик, но он распадался, дробился: прядь светлых волос, упавших на щеку… теплое дыхание… кольцо в виде ракушки… Вот это кольцо, а больше от нее не осталось ничего… ничего… Даже могилы… Сироты обладают, по крайней мере, печальным правом приходить на кладбище, где лежит мать. Почему ей не досталось даже этой малости?

Когда снаружи послышались отцовские шаги, Вера вздрогнула, но осталась в кресле. Когда отец вошел, она сидела лицом к двери. Их глаза встретились.

– Верочка! Что слу… – начал он, но, переведя взгляд ниже, замолчал. Рука, украшенная кольцом, отчетливо выделялась на фоне синего платья. Они оказались так гармонично слиты, выдержаны в единой стихии: синий, как море, шелк – и застенчиво спрятанная в золоте морская жемчужина…

– Папа! – голос дрогнул на этом слове – таком привычном, таком родном. – Как умерла моя мама?

По исказившемуся, побледневшему, но сразу же после этого покрасневшему лицу Вера прочла все – все то, что не могло быть высказано. На секунду в ней проснулась жалость:

– Папа, я же не пойду в милицию… Я никому ни слова… Просто скажи: как? Мне надо знать…

Мимолетная жалость оказалась смята, раздавлена отцовским гневом.

– Ты! Мерзавка… Как ты говоришь с отцом? Кто тебя этому научил? Я дал тебе столько, что ты молиться на меня должна… Да как ты смеешь? Встать! Не смей сидеть в моем присутствии!

Вера встала, твердая и неуязвимая, точно мраморная статуя. Ощущая неподвижность своего застывшего лица, прошла мимо него – топочущего, красного, брызжущего слюной – прямо к двери. Сейчас она выйдет из этой двери, потом из другой. Потом навсегда покинет этот дом…

Рука отца ухватила ее за плечо. Вера остановилась, обернулась. По сморщенному, непривычно изуродованному страданием отцовскому лицу текли слезы.

– Верочка, – услышала она, – ангел мой… Это был несчастный случай… Клянусь тебе! Ты была в школе, мы опять повздорили… Она на меня кинулась, пыталась выцарапать глаза… Я оттолкнул ее – слишком сильно, не спорю, она не удержалась на ногах… Ударилась виском о край шкафа… Если бы ты знала, чего мне стоило скрыть тело! А чего мне стоило залатать энергетические прорехи, которые образовались и у меня, и у тебя в результате моего… этого несчастного случая… Если бы я этого не сделал, ее принялись бы искать! А так… все обошлось благополучно… для меня и для тебя… Разве я мог подвергнуться суду и следствию, разве имел право оставить свое обожаемое дитя круглой сиротой? Ты для меня – сокровище, смысл моего бренного пребывания на земле… Еще когда ты была совсем крошкой – о, как же я любил твои резвые игры…