Книга Аскольдова могила - Михаил Загоскин

Через полминуты Богорисовна вошла опять.

— Не погневайся, матушка! — сказала она с приметным смущением. — Что прикажешь?.. К тебе пришел ключник Вышата.

— Вышата? — повторила Рогнеда голосом, исполненным негодования. — Чего хочет от меня этот презренный старик?

— Он пришел не один и говорит, что его прислал государь великий князь. Прикажешь ли ему явиться пред ясные твои очи?

— Пусть войдет, — сказала Рогнеда, и все признаки продолжительной душевной скорби исчезли с лица ее. На бледном челе изобразилось холодное спокойствие, а потухшие в слезах взоры заблистали величием.

Двери отворились. Ключник Вышата, согнувшись в дугу и выступая на цыпочках, явился с подобострастным и подлым лицом своим перед супругою Владимира.

— Что угодно государю великому князю? — спросила Рогнеда, кинув на него взор, исполненный презрения.

— Я прислан к тебе, матушка Рогнеда Рогвольдовна…

— Супругу твоего государя, — прервала Рогнеда, — называют великой княгиней, даже и тогда, когда она была бы покинута и презрена своим мужем.

— Не погневайся, государыня, — продолжал с покорностью Вышата, — я это так, спроста сказал. Великий князь, узнав от меня, что ты все изволишь тосковать и проводишь без сна целые ночи, приказал мне привести к тебе любимого своего певца, Фенкала, чтоб позабавить тебя своими песнями.

— Фенкала, этого варяжского скальда?

— Да, государыня.

— Варяжского скальда! — повторила Рогнеда, не скрывая своего восторга. — О, песни моей родины, песни моего детства, я опять вас услышу! Зови его, зови!

— Ступай сюда, молодец! — сказал Вышата, обращаясь к дверям.

Фенкал, держа под плечом свою ручную арфу, вошел в комнату.

— Приветствую тебя, дочь знаменитого Рогвольда! — сказал он, поклонясь почтительно Рогнеде.

— Что ты, что ты? — шепнул ему на ухо Вышата. — Говори: великая княгиня.

Добро пожаловать, дорогой гость, — сказала Рогнеда. — Садись, мой единоземец, садись Фенкал!.. Ступай, Вышата, скажи великому князю, что если б он подарил меня лучшим ожерельем царицы византийской, то и тогда не порадовал бы столько своей супруги, как прислав к ней своего варяжского скальда.

— Слушаю, государыня! Я скажу ему об этом завтра, а теперь, пока Фенкал будет забавлять тебя своими песнями, я должен остаться здесь.

— Здесь? — повторила Рогнеда, и бледные ее щеки вспыхнули. — Неужели, — продолжала она, устремив сверкающий взор на Вышату, — великий князь Киевский посрамит себя до того, чтоб отдать честь своей супруги — свою собственную честь — под надзор и защиту ключника Вышаты!

— Государыня, — сказал робким голосом Вышата, — я не дерзну никогда и помыслить…

— Если супруг мой, — прервала Рогнеда, — приказал тебе не покидать Фенкала одного, то ступай с ним вместе, я не хочу слушать его песен.

— Государь великий князь не приказывал мне этого, но я думаю…

— Молчи! — вскричала Рогнеда. — Пусть подлые рабыни и наложницы исполняют твою волю, но мне, великой княгине Киевской и дочери Рогвольда, может приказывать один супруг. Ступай!

Вышата посмотрел с недоумением вокруг себя, подошел к нянюшке Богорисовне и сказал ей на ухо:

— Если вы хотя на минуту оставите великую княгиню, то прощайтесь с вашими головами.

Потом, поклонясь почтительно Рогнеде, вышел вон.

— Давно ли, Фенкал, ты служишь великому князю? — спросила Рогнеда, когда ключник вышел из терема.

— Я не слуга его, а пленник, — отвечал мрачным голосом скальд.

— Несчастный! Итак, ты не волен возвратиться в твое отечество?

— Нет.

— Откуда ты родом?

— Из Бергена.

— Из Бергена! О, сколько раз я слыхала от моего родителя о этой отчизне неустрашимых витязей и вдохновенных певцов. Он сам был родом из Бергена… Ах, зачем он покинул свою родину, зачем ему захотелось быть князем Полоцким!.. Живы ли, Фенкал, твои родители?

— Моя мать давно уже умерла, а жив ли мой отец, не знаю.

— Итак, его не умертвили в то время, когда ты был взят в плен?

Фенкал взглянул пристально на великую княгиню и, помолчав немного времени, сказал:

— Неужели ты думаешь, Рогнеда, что я стал бы есть хлеб Владимиров и тешить его варяжскими песнями, если б он был убийцею моего отца?

Легкий румянец пробежал по бледным щекам Рогнеды.

— А что бы ты сделал, несчастный юноша, — сказала она, — если б ты был взят в плен убийцею твоего отца?

— Что бы сделал я? — повторил Фенкал. — Рогнеда, родитель твой был скандинавский витязь, в твоих жилах течет варяжская кровь — и ты спрашиваешь меня, что сделал бы я с убийцею отца моего!

— Фенкал, — сказала вполголоса Рогнеда, поглядев робко вокруг себя, — не забывай, что ты говоришь с супругою Владимира…

— И дочерью злополучного Рогвольда, — прервал певец. — Не знаю, помнишь ли ты это, Рогнеда, а я никогда не забуду ни отца твоего, ни братьев, ни того, как породнился с ними твой супруг и повелитель.

— Молчи, зловещий скальд! — шепнула Рогнеда. — Молчи! Что прошло, то невозвратимо… Зачем ты пробудил в душе моей воспоминания о прошедшем?.. Мой отец… братья мои!.. О, Фенкал, возьми, возьми свою цевницу! Быть может, родные звуки моей отчизны усыпят хотя на время эту змею, которая сосет и гложет мое сердце. Пой, Фенкал, пой!

Вещие персты Фенкала пробежали по звонким струнам: они зарокотали, и согласные их звуки слились с могучим голосом вдохновенного скальда. Он запел:

Зову тебя, Рикмора тень, Из лона неги, наслажденья! Приди, оставь Асгарда сень, И, как порывы вдохновенья, Ты овладей мой душой; Зажги восторга огнь священный В моей груди! Да голос мой, Твоею славой вдохновенный, Вновь передаст ее векам! Да песнь игривая прольется Рекой восторга по струнам И, легкокрылая, несется От нас к грядущим временам; И там бессмертною хвалою Рикмора память осенит, И повесть скальда затвердит Потомство шумною толпою!

Певец остановился. Дико зазвучали струны его арфы, и он запел снова:

Средь утесов и скал Древний замок стоял И меж ими казался скалою. Стен зубчатых ряды, Рвы, потоки, сады Расстилал он над их головою.

Как венец диких гор, Окружал замок бор Вековых дерев сумрачных строем. И могуч и велик, Неприступен и дик Был он сенью бестрепетным воям.

И в нем скальдов хвала Неотступно жила, Прославляя двух витязей младость. Их вскормила война: Как подруга, она Составляла их шумную радость.

Был Рикмор их отец; Славы громкой венец, Соплетенный бессмертной хвалою. Уж носил много лет, И давно целый свет Прогремел: «Честь и слава герою!»

Кто видал, чтобы он Был когда побежден Иль оставил кровавое поле? Его спутником — честь, За обиду ей — месть! И народам закон — его воля!

Из стран дальних, чужих Толпы воев младых Удивленье им в дань приносили. Но не славой одной, — Увлекаясь красой, Они в замок Рикмора спешили.

В нем Едвина, краше славы И пленительней побед: Как бессмертье, величава, Как Одена вечный свет, Неизменной красотою Средь семьи своей цвела, И всех витязей толпою В замок отческий влекла.

Но давно душа неясно Про любовь шепнула ей: Витязь юный и прекрасный Был давно ей всех милей. И, по струнам ударяя, Скальды им хвалу гремят; Ходит чаша круговая, В замке пиршества шумят.

Как внезапною порой Приспел витязь другой И пленился Едвины красой; И в безумстве, влюблен, Ее требовал он, И ответом был смех над мольбой.

И не снес он отказ: Еще день не погас И шум пиршеств в замке носился, Как с дружиной своей, Вихрей бурных быстрей, В него силой витязь вломился.

И пожар запылал. Под ударами пал Сам Рикмор, лютой смертью томимый; Взор последний очей Зрел смерть милых детей. И позор его дщери любимой!

Фенкал остановился. Устремив испытующий взор на бледное чело Рогнеды, протяжно и с горькою укоризною, которая отзывалась в каждом звуке его голоса, он запел снова: