Книга Россия и Запад на качелях истории. От Рюрика до Екатерины II - Петр Романов

Эта эпоха действительно славна катастрофическим безденежьем. Денег не хватало ни на что, кроме императорских развлечений и прокорма двора. Все попытки власти решить вопрос с налоговыми недоимками закончились полным провалом. В 1736 году казна оказалась настолько пуста, что гражданским чиновникам жалованье выплачивали сибирскими мехами и китайскими товарами, а в 1739-м чиновникам, служившим в Москве и провинции, платили половину жалованья по сравнению с Петербургом.

Позитивные подвижки произошли в высшем образовании и науке благодаря гению Михаила Ломоносова и таланту многих иностранных ученых. Правда, следует учесть, что языком высшего образования был тогда не русский, а скорее немецкий: в русском просто отсутствовали нужные научные термины и понятия. Серьезный ученый не смог бы в те времена обсуждать научный вопрос со своим коллегой на русском языке, даже если бы захотел.

Процесс шел не без интриг, но столкновения обычно происходили не на научной, а на национально-патриотической почве. В России не любят вспоминать о том, что Ломоносов-естественник куда выше Ломоносова-историка. Первый был космополитом, второй – крайним патриотом. Немцы-профессора не раз злобно кусали русского самородка, но и он в отместку чуть не загрыз талантливого вестфальца Герарда Фридриха Миллера, приехавшего в Россию в 1725 году.

Всю свою жизнь этот немец посвятил русской истории, объездил почти всю Сибирь и оставил в наследство ученым знаменитые «портфели Миллера» (258 портфелей), где собраны уникальные по ценности материалы по русской этнографии и истории. Ими пользуются и сегодня. Он же с 1732 по 1765 год выпустил 9 томов статей, касающихся России – «Sammlung russischer Geschichte» («Собрание российской истории»). Это первое серьезное научное издание, познакомившее иностранцев с русской землей и ее историей.

Миллер серьезно страдал от бесконечных нападок Ломоносова, упорно преследовавшего иностранца и в эпоху бироновщины, и тем более позже – во времена подъема патриотических настроений при Елизавете.

Эта дискуссия чем-то неуловимо напоминает сталинские времена, поскольку Миллер обвинялся в самом страшном для историка грехе – сознательном искажении русской истории. Ломоносов, скажем, очень сердился, когда немец излагал свое понимание роли варягов в истории Древней Руси. Миллер осмеливался утверждать, что первые русские князья имели варяжские корни. (Эту версию позже взяли на вооружение все крупнейшие российские историки.) Попытки академика Тредиаковского защитить Миллера закончились неудачей. Ломоносов-патриот был беспощаден. Любопытно, что при этом в своей аргументации ученый Ломоносов ссылался не на научные изыскания, а на церковные предания о посещении русских земель Андреем Первозванным.

Историк Костомаров пишет, что Ломоносов выступал «с псевдопатриотической точки зрения»:

…Он ставил Миллеру в осуждение, что тот пропустил удобный случай похвалить славянский народ, не признает славянами скифов, очень поздно определяет прибытие славян в здешние места; что полагает расселение славян в России гораздо позже времен апостольских, тогда как церковь ежегодно вспоминает прибытие апостола Андрея в Новгород, где и крест был им поставлен; что такое мнение недалеко до критики и на орден Святого Андрея Первозванного; что первых русских князей Миллер производит от безвестных скандинавов… что Миллер производит имя Российского государства от чухонцев… и, наконец, приводимые им описания частых побед скандинавов над россиянами – «досадительны».

Как легко заметить, спор получался далеко не научный, в нем можно расслышать отзвуки выстрелов под Нарвой и Полтавой.

В другой раз предметом спора стала фигура знаменитого покорителя Сибири Ермака. Патриот Ломоносов никак не мог согласиться с утверждением ученого-немца, что казак Ермак до своих славных сибирских подвигов промышлял грабежами на юге России. И этот вывод Миллера сегодня никто не оспаривает.

Из-за нападок со стороны русских патриотов несчастного немца не единожды снимали с профессорской должности, но затем каждый раз возвращали на место, поскольку талант его был очевиден и бесспорен. Ломоносов нападал на Миллера, не извлекая никаких уроков из собственного жизненного опыта. Он будто забыл, что нечто подобное происходило раньше с ним самим, когда его талант старались не замечать, когда его работам препятствовали, когда научные аргументы в споре подменялись демагогией.

Несмотря ни на что, Миллер заслуженно вошел в историю русской науки. Как вошел в нее и гениальный русский ученый Ломоносов, которому очень мешали в работе вовсе не немцы, как принято утверждать, а интриганы. Русские в том числе. Национальность была делом второстепенным. На первом месте стояли зависть и некомпетентность.

Во внешней политике Анны Иоанновны можно выделить победы русского оружия над турками (войсками командовал немец Миних) и полную беспомощность русской дипломатии (немец Остерман). Российская дипломатия оказалась неспособной извлечь из военного успеха никаких дивидендов. Плоды от русской победы собрали австрийцы, на поле боя уступившие всем, кому смогли. Союз с Австрией и противостояние с турками и Францией Анна Иоанновна унаследовала от предшественников. С турками воевал Петр, с Францией поссорился он же после того, как расстроился брак его дочери Елизаветы с Людовиком XV.

Когда Анна Иоанновна, подавив попытки ограничить ее самодержавие, вступила на престол, большинство европейских стран ее приветствовало. Император германский (австрийский) заявил русскому посланнику, что будет твердо придерживаться старых договоренностей. Прусский король, узнав о восстановлении в России самодержавия, пил за здоровье новой российской государыни. Он радовался, поскольку, с его точки зрения, Россия могла теперь распоряжаться в делах Курляндии без всякой оглядки на Польшу.

В Дании были счастливы уже оттого, что новую российскую императрицу зовут Анна Иоанновна, а не Елизавета Петровна. «Петровна» находилась в близких отношениях с голштинским двором, а датчане спорили с голштинцами из-за Шлезвига, поэтому для них было очень важно, на чьей стороне окажется Россия. Англия пребывала в союзе с Австрией, а значит, и в корректных отношениях с Россией. В Стокгольме одобряли вообще любые перемены в Петербурге, потому что каждый раз надеялись, что со сменой русской власти удастся пересмотреть тяжкие для Швеции итоги Ништадтского мира.

С воцарением Анны Иоанновны внешняя политика России серьезных изменений не претерпела. Единственным сторонником перемены курса, то есть за союз с Францией и против союза с Австрией, в это время был лишь фельдмаршал Миних, убежденный в том, что австрийцы пытаются загребать жар русскими руками. Миних оказался прав, но не смог противостоять влиятельному Остерману.

В итоге Россия оказалась втянутой в спор вокруг польского престола на стороне австрийцев и направила свою армию в Польшу. Расхлебывать кашу, заваренную Остерманом, по долгу службы пришлось как раз Миниху. Под его командованием русские войска осадили Данциг (Гданьск), где вынудили к сдаче смешанный польско-французский гарнизон.

Затем, когда не без помощи французской дипломатии обострились отношения с Портой и Россия влезла в персидские дела, снова именно ему, фельдмаршалу Миниху, пришлось воевать с турками. Под его начальством русская армия разорила Крым, завоевала Молдавию, одержала блестящую, невиданную еще в истории России победу над турками в Ставучанах, за что русские военные историки ставят фельдмаршала в один ряд с крупнейшими отечественными полководцами. На том, что всех этих побед удалось достичь лишь ценой больших потерь, внимание обычно не акцентируется. Отчасти это и справедливо, поскольку дело не в Минихе. К сожалению, русская, а затем и советская армия почти всегда воевала, не считаясь с потерями, как будто людской потенциал России неисчерпаем.