Книга Франция в эпоху позднего средневековья - Юрий Малинин

Куртуазность, главными очагами которой были дворы крупных феодальных сеньоров, постепенно смягчала нравы грубого воинственного рыцарства, становясь стержнем его духовной и материальной культуры. Ею проникаются рыцарские романы, особенно французские, где любовь и служение даме часто становятся главной подоплекой рыцарских приключений и подвигов. Сюжеты из куртуазно-рыцарских романов в XIV–XV вв. нередко использовались для организации и оформления рыцарских турниров и джостр, во время которых рыцари не просто вступали в бой друг с другом, а ради освобождения или защиты некоей прекрасной дамы. Куртуазностью вдохновлялись художники-миниатюристы и мастера прикладного искусства, работавшие на высокородных заказчиков. Наконец, стоит отметить, что куртуазной культуре мы обязаны появлением европейской моды с характерной для нее периодической сменой стилей одежды и более или менее явно выраженной эротичностью. Начало ей положил появившийся в XIII в. куртуазный стиль обтягивающей тело мужской и женской одежды, шившейся по меркам. В XV в. этот стиль достиг пика своей экстравагантности и эротичной изысканности.

В этике рыцарства как воинского сословия особое место занимали правила ведения боя, смысл которых сводился к тому, чтобы уравнять шансы сражающихся на победу, которая должна зависеть исключительно от доблести. Это запрет нападения на безоружного, предварительный вызов на бой, исключающий внезапность нападения, и другие нормы, которые в случае сражения между рыцарскими войсками практически не позволяли прибегать к различным тактическим приемам, хорошо, впрочем, известным по античным военным трактатам.

Наряду с собственно рыцарской светской этикой происходило становление клерикальной религиозно-нравственной концепции христианского воина, основу которой в феодальную эпоху заложил Одон Клюнийский (X в.). Признавая необходимость военного, рыцарского сословия для общества, устроенного по воле Провидения, религиозные мыслители четко определяли его особые социальные функции: защита с оружием в руках справедливости, христианской веры и церкви, борьба с неверными, покровительство слабым и сирым. В связи с этим получила распространение идея справедливых, богоугодных войн, участвуя в которых человек не губит свою душу: «военные могут быть праведными людьми» (Ансельм Луккский, XI в.). Идеал христианского воина определился к середине XII в., и наиболее четкий этический кодекс для него дал Иоанн Солсберийский в своем сочинении «Поликратикон». «С хвалою Богу на устах и с обоюдоострым мечом в руках» рыцари должны воевать не по собственной воле, не ради тщеславия, алчности или упрямства, а выполняя волю Бога, ангелов и людей в согласии со справедливостью и собственной пользой. Клерикальные писатели в то же время сурово порицали рыцарей за многочисленные отступления от христианских и феодально-рыцарских норм поведения. Так, испанец Альварес Пелайо (начало XIV в.) в трактате «О плаче Церкви» перечислил 31 порок членов этого сословия.

Помимо освящения оружия при обряде посвящения в рыцари, христианская церковь стремилась подчинить рыцарство установлениям Божьего перемирия, которое призвано было ограничить разгул военного насилия. В соответствии с идеей Божьего мира, появившейся в X в., от военного насилия и грабежей должны были быть ограждены люди из невоенных сословий — духовенства и крестьянства, которые пользовались покровительством и защитой церкви. В соблюдении этого мира она поначалу требовала принесения клятвы, а с XI в. епископы стали организовывать в своих епархиях своего рода лиги мира, обязывая всех мужчин старше 15 или более лет в случае необходимости браться за оружие против нарушителей Божьего мира.

Божье перемирие, появившееся в XI в. в развитие идеи мира, устанавливало запрет на ведение любых военных действий со времени пятничной вечерни до заутрени в понедельник. Позднее перемирие стало распространяться и на крупные церковные праздники. С XII в. все более активно следить за соблюдением Божьего мира и перемирия и карать за их нарушение начинает королевская власть в разных странах.

Некоторые теологи и знатоки канонического права, как Фома Аквинский, считали, что «в случае необходимости», во время справедливых войн, устанавливать ограничения невозможно, и военные действия допустимы даже в дни самых торжественных праздников. Это прежде всего касалось, конечно, священной, наисправедливейшей войны, представление о которой получило широкое распространение в конце XI в. в связи с подготовкой Первого Крестового похода на Восток, хотя появилось оно раньше, когда началась испанская Реконкиста.

Сопоставляя собственно рыцарские, светские по происхождению элементы рыцарской этики с элементами христианскими, следует иметь в виду, что эти вторые лишь вменялись в высшую обязанность рыцарям церковью. Они не в их среде зародились, а привносились извне, и потому не составляли органического целого со светскими нормами. В виде цельной этической системы все они предстают в сочинениях писателей-клириков, которые с характерной для средневековья склонностью к идеализации создавали идеальный образ христианского воина, ставя перед собой морализаторские, воспитательные задачи. Они, конечно, видели, сколь не схож он был с обликом реальных рыцарей, их современников, но не теряли веру в возможность благого влияния на их душу. Рыцари, разумеется, в какой-то мере проникались сознанием своего христианского долга, особенно во время священных войн. Но, как кажется, для подавляющего большинства из них идея служения Богу была лишь тем, что давало им полную моральную свободу в проявлении своей страсти к войне.

Рыцарям были очень близки понятия справедливости и справедливой войны. Но не столько благодаря христианству, сколько благодаря развитому феодальному правосознанию. Поскольку в западном обществе в классическое средневековье сложилась весьма четкая и определенная система правоотношений, запечатленная в нормах обычного права, которое естественно развивалось по мере социальной эволюции, рыцари ясно сознавали свои права перед лицом и высших, и низших. Они жили «в своем праве», и максимы вроде «Бог и мое право», «каждому свое законное право» были своего рода девизами их сословия. Поэтому идея справедливости для них воплощала в себе незыблемость их прав и существующего правопорядка, а справедливая война была главным средством восстановления нарушенных прав. И при всем кажущемся хаосе феодально-рыцарских военных усобиц, у них было на Западе характерное организующее начало: это всегда были войны за свое право. По существу это глубокое правосознание, бывшее одной из определяющих рыцарской идеологии, лежало в основе рыцарской этики — этики гордости и личного достоинства.

Примечательно, что христианские идеи, которые церковь хотела привить к рыцарской этике, не сумели обрести жизненную силу и не перешли в дворянский кодекс чести, постепенное становление которого происходило в XIV–XV вв. Этот кодекс унаследовал основные рыцарские нормы, правда, подчас в существенно измененном виде. В связи с разложением системы вассально-сеньориальных отношений и усилением королевской или княжеской власти, верность переключится на монарха и превратится в верноподданство, которое, впрочем, будет вменяться в обязанность не только дворянам, но и всем подданным. Щедрость сохранит свою немалую этическую и эстетическую ценность, и скупость все же будет неприличествующей родовитому дворянину. Существенно вырастет значение куртуазности как искусства благородного поведения, коим в XVI в. лучше всего будут владеть испанские дворяне, в XVII–XVIII вв. — французские, а в XIX в. — английские джентльмены. Свое развитие получит и идеал куртуазной внебрачной любви. Но из потаенной в XII–XIV вв., она с XV в. станет все более явной, и тон здесь будут задавать монархи со своими официальными любовницами.