Книга Тайны советского футбола - Владимир Малов

Однако советская милиция деликатностью обращения с задержанными никогда не отличалась: шутника от футбольных ворот буквально волокли по земле, избивая на ходу. С трибун раздались возмущенные крики, кто-то из милиционеров ответил грубостью. И тогда зрители, распаленные разгромным поражением любимой команды и, конечно, алкоголем, бросились на поле.

То, что происходило потом, канцелярским языком судебного протокола описывалось так:

«За 5–10 минут до конца игры с одной из трибун на поле стадиона выбежал находившийся в нетрезвом состоянии подсудимый Каюков, который снял с себя пиджак, стал нецензурно ругать вратаря «Зенита» Фарыкина и пытался встать в ворота.

Когда игра была закончена и футболисты обеих команд покидали поле, а Каюков был уведен работниками милиции, большая группа зрителей, прорвав заслон милиционеров, ворвалась на поле стадиона и стала бутылками и другими предметами, в том числе совками, ломами, обрезками водопроводных труб, облицовочными плитками, камнями избивать милиционеров и приехавших для наведения порядка курсантов. Находившиеся в это время на секторах стадиона хулиганствующие лица из числа зрителей выкриками подбадривали толпу на поле, призывая к нападениям на милиционеров и курсантов. Такие же выкрики «Бей милицию», «Бей гадов» раздавались и в толпе, находившейся на поле стадиона. Наиболее активно в этом отношении действовал подсудимый Гаранин, который кричал «Бей милицию», «Бей футболистов», «Делай вторую Венгрию».

В результате преступных действий хулиганов и, в частности, лиц, преданных суду по настоящему делу, 107 милиционерам, военнослужащим и другим гражданам были причинены тяжкие и легкие телесные повреждения и причинен материальный ущерб стадиону. Совершенные действия подсудимыми представляют особую опасность для нашего Советского государства и общественного порядка».

Об этом грандиозном побоище тогда появилось лишь несколько строк в «Ленинградской правде» — игнорировать его полностью было, конечно, невозможно. В первый раз под рубрикой «В прокуратуре города Ленинграда» газета сообщила: «14 мая сего года на стадионе имени С. М. Кирова после футбольного матча между командами «Зенит» (Л) — «Торпедо» (М) группа хулиганов, находившихся в нетрезвом виде, сначала на трибунах, а позже на поле стадиона устроила скандал. Присутствовавшим на стадионе работникам милиции и ряду граждан, пытавшимся восстановить порядок, хулиганы оказали сопротивление, причинив некоторым из них телесные повреждения».

Во второй раз под рубрикой «В зале суда» в газете сообщалось о наказании: шестнадцать человек были приговорены к различным срокам тюремного заключения. Самое суровое — восемь лет лишения свободы — получил Ю. Гаранин, тот самый, что кричал: «Делай вторую Венгрию!»

Позже участник того матча, а впоследствии тренер «Зенита» Юрий Морозов, рассказывал:

«Тот матч мне запомнился на всю жизнь. Играли мы, конечно, безобразно. А может, «Торпедо» выглядело блестяще.

Я тогда правого полузащитника играл, держал Валю Иванова. Ничего у меня не получилось. Валя нам два мяча положил. Да и вообще, торпедовцы делали, что хотели.

Началось все минуты за две-три до конца. Выходит на поле человек и выводит из ворот Володю Фарыкина. А сам снимает пиджак и становится на его место. Милиционеры, конечно, его прозевали. Потом опомнились, скрутили ему руки и потащили на выход. Зрители и так были возбуждены, а тут совсем обезумели. Я такого никогда не видел, тем более в Ленинграде. Бутылки на поле водопадом посыпались. Мы все — игроки, тренеры, судьи — едва успели в тоннеле скрыться.

Едва вошли в раздевалку, никто, по-моему, даже грязных гетр не успел снять, вбегает кто-то из администрации: «Ребята, там такое началось! Быстро отсюда в соседний корпус на второй этаж!» Мы бегом туда. К окнам прильнули и глазам не поверили: огромная толпа штурмует ворота, отделяющие внутренний дворик стадиона от площади. Ломились во дворик с двух сторон. Но со стороны тоннеля ворота металлические были, наглухо закрытые. А вот как они с площади не ворвались, до сих пор не пойму. Толпа озверела, и если бы добрались они до нас или торпедовцев (те в другом корпусе забаррикадировались, тоже на втором этаже), наверное, не пощадили бы никого.

Честно говоря, очень страшно было. Автобусы и наш, и торпедовский, во дворе стояли. Что с ними сотворили! С открытой галереи над корпусами сбрасывали декоративные металлические вазы, каждая кило по 150–200. Хорошо, никого не раздавили. У многих были ломы, грабли, лопаты — разграбили склад хозяйственного инвентаря. Раненых было много. Помню, одного капитана первого ранга здорово покалечили. Пытались его вывезти на «скорой помощи», так толпа втолкнула машину обратно во двор.

Затихать волнения стали только к полуночи, когда у ворот осталось несколько сот самых возбужденных болельщиков. Их милиция оттеснила, и только тогда и мы, и торпедовцы смогли покинуть стадион. Ни у кого из нас, футболистов, случившееся в голове не укладывалось: Ленинград всегда считался городом культурным. Наверное, совпали наша плохая игра и общая озлобленность народа: как раз отменили выигрыши по облигациям госзайма, на которые люди всю войну подписывались».

В «застойные годы», разумеется, тоже существовали запретные темы. Между тем информация пробивалась, конечно, через любые запреты.

Рассказы «футбольных людей» в узком кругу, выйдя за пределы этого круга, становились слухами. У некоторых событий были очевидцы. Кое о чем можно было судить по случайным обмолвкам футбольных комментаторов. Кое-какие догадки можно было строить после неожиданных отставок руководства того или иного клуба, как это было, например, в 1965 году с московским «Спартаком», или столь же неожиданных отчислений из команд известных футболистов.

Но широко известным многое стало лишь десятилетия спустя, во времена гласности, начавшиеся в конце 80-х годов…

В правильную, жизнерадостную официальную информацию застойных времен, например, никак не вписывались послефутбольные судьбы многих выдающихся футболистов. Увы, недавние любимцы трибун нередко становились никому не нужными людьми. Некоторые спивались, не выдержав перехода с ярко освещенного солнцем или лучами прожекторов футбольного поля в обыденный, полный забот мир. Этот переход был связан с огромными психологическими нагрузками.

У многих футболистов не было никакой профессии, мало у кого какие-то запасы «на черный день», потому что зарплаты в командах вместе с разными надбавками и премиальными хоть и были хорошими, но с гонорарами теперешних «звезд» совершенно несопоставимыми. Человеку, которому было едва за тридцать, приходилось начинать новую жизнь с нуля.

Далеко не всем удавалось сразу же пристроиться «при футболе» — помощником тренера или администратором, — да и способности тренерские или организаторские были далеко не у всех. Приходилось учиться, искать работу, а вместе с ней и совершенно новый круг общения. Сильным людям это удавалось, слабым нет.

К тому же как раз после завершения игровой карьеры распадались многие футбольные семьи. Причины для этого могли быть разными. Прежде муж-футболист много времени проводил на сборах и видел жену урывками; теперь же вдруг выяснялось, что они совершенно разные люди, которым вместе не ужиться. Некоторые жены как трагедию воспринимали и такой факт, что муж больше не ездил вместе с командой за границу, откуда прежде привозил обновы, каких нельзя было достать в Советской стране.