Книга Семейные драмы российских монархов - Александр Музафаров

Именно потому, что, не будучи обнародованным, документ не получил юридической силы при жизни Александра I, а с момента его смерти, согласно российскому законодательству, императором являлся уже Константин Павлович. Сложнее всех в этой ситуации пришлось Николаю. Он мог бы, ссылаясь на манифест, потребовать присяги на своё имя, но он не только сам одним из первых присягнул Константину, но и убедил членов Государственного совета сделать то же самое. Великий князь решил, что принять корону законным порядком может только после подтверждения отречения Константина и ни мгновением раньше.

Всё зависело от воли Константина Павловича. В глазах большинства жителей империи он уже являлся законным государем. У него были как недоброжелатели, так и искренние сторонники, в том числе и среди высших должностных лиц государства и военного командования. Обоим братьям предстояло пройти искушение властью. И оба его с честью выдержали.

Узнав о смерти старшего брата (на два дня раньше, чем об этом узнали в Петербурге), Константин посылает Николаю письмо, в котором подтверждает своё решение отказаться от престола, и уступает право на наследование. Это письмо повёз в Петербург самый младший из сыновей Павла Петровича — великий князь Михаил.

Вместо ожидаемого из Варшавы манифеста, то есть официального документа, который можно обнародовать и который имеет силу законодательного акта, Николай получил лишь частное письмо. Константин же не желал издавать манифест, так как полагал, что в должность императора не вступил и посему издавать таковой прав не имеет. К тому же опубликованный официальный манифест невозможно было отозвать, а Константин, несмотря на давно принятое решение, всё-таки колебался: престол российской державы — не шутка.

Началась переписка между Санкт-Петербургом и Варшавой, не принёсшая никаких результатов. Надо учесть, что к этому времени и Николай Павлович, и его окружение уже знали о подготовке в столице империи военного переворота, который вошёл в историю под названием «Заговор декабристов».

Хотя рассмотрение истории этого мятежа и не относится непосредственно к нашей теме, но на некоторых важных моментах всё же необходимо остановиться.

Для начала укажем, что история этого заговора является одной из наиболее мифологизированных тем нашей историографии. В привычной для современного читателя трактовке декабристы — это часть русского революционного движения, которые «разбудили Герцена» и т.д. Дворяне-революционеры, одним словом. Так охарактеризовал декабристов В.И. Ленин в публицистической работе «Памяти Герцена». Но ленинская работа была не исторической, а публицистической, и при её написании вождь пролетариата стремился не поразить читателей глубиной исторических знаний, а доказать, что он и его партия имеют давнюю историю. Именно в таком контексте и рассматривала советская историческая наука движение декабристов. Нельзя сказать, что советские историки работали недобросовестно или занимались фальсификацией. Но были аспекты темы, которые ими практически не рассматривались, так как совершенно не вписывались в концепцию революционного движения. Например, связь декабристов с придворными кругами и некоторыми высшими чиновниками. Только в постсоветское время стали появляться исследования, рассматривающие бунт 14 декабря вне революционной традиции, а потому затрагивающие многие важные для нашей темы аспекты.

Традиционно декабристское движение описывается как череда сменяющих друг друга тайных обществ (всё более тайных и всё более революционных), во главе которых стояли молодые офицеры-интеллектуалы, мечтающие о конституции, республике, а главное — о личной власти. В действительности же создание тайных обществ было своеобразной модой того времени. В Петербурге их было великое множество, помимо декабристских Северного и Южного обществ существовали также: Орден восстановления, Общество военных друзей, Польское тайное общество, общество Семисторонней и семиугольной звезды, тайное общество «Квилков», Тайное общество друзей природы… Редкий офицер гвардии, вращавшийся в петербургском свете, не состоял хотя бы в одном из таких обществ. Более того, до 1822 года подобные организации даже не были запрещены. Поэтому неудивительно, что заговорщики выбрали в качестве организационной структуры тайное общество, это было не следствием их замыслов, а веянием времени. Примечательно, что часть заговорщиков и вовсе не состояла в каком-либо из тайных обществ. Из 116 человек, в отношении которых было вынесено судебное определение по итогам расследования заговора, не состоявших в тайных обществах было 20 человек, то есть каждый шестой.

Не подтверждают современные исследования и высокий уровень идейности или революционности участников заговора. Об этом писали ещё современники, причём такие разные люди, как А.С. Пушкин или генерал И.Н. Скобелев{46}.

Вот что писал Пушкин:

Сначала эти заговоры Между Лафитом и Клико. Всё это были разговоры. И не входила глубоко В сердца мятежная наука. [Всё это было только] скука Безделье молодых умов, Забавы взрослых шалунов.

А вот что генерал Скобелев:

«Ничтожное, богомерзкое и, так сказать, французско-кучерское воспитание получившие и себе собственно вредные шалуны, поколебать исполинских сил не имеют; тварь сия жалка, нежели опасна».

Важно отметить, что обе организации, задействованные в событиях междуцарствия, были основаны в 1822 году — как раз тогда, когда Константин Павлович письменно подтвердил своему брату намерение отречься от престола. Поразительное совпадение! К тому же состав руководства новых обществ (Северного и Южного) значительно отличался от состава организации предшественника — Союза благоденствия. И отличается не только персонально, но и положением. Если в руководстве прежних обществ мы видим генералов и штаб-офицеров, то здесь — сплошь капитаны да поручики. В руководстве Северного тайного общества, которому отводилась ключевая роль в планах заговорщиков, мы видим отставного поручика Рылеева, штабс-капитана Бестужева (Марлинского) и подполковника князя Трубецкого. Невольно напрашивается мысль, что перед нами лишь показные фигуры, исполнители, а подлинные руководители остались в тени.

Анализ состава Северного общества говорит ещё об одном: у него не было никаких шансов организовать военный переворот против царствующего императора, тем более такого, как Александр Павлович. За всю историю России XVIII и XIX веков нам не известно ни одного случая вооружённого мятежа регулярных войск против правительства. Служба русского солдата была отнюдь не лёгкой, но верность государю императору он сохранял всегда. Другое дело — смутное обстановка междуцарствия. Когда мятеж подымается не столько против монарха, сколько в защиту монарха более «правильного», как это было в 1762 или 1741 годах.