Книга Проводник смерти - Андрей Воронин

Сорокин продолжал щуриться на него через стол, как чеченский снайпер. Более того, он вдруг принялся барабанить пальцами по крышке стола, выстукивая какой-то бодрый марш.

— Ну? — сказал он наконец.

— Что — ну? — огрызнулся Илларион. — Это не я, честное слово.

— Жаль, — сказал Сорокин таким тоном, что было непонятно, шутит он или говорит всерьез. — И сказать тебе, конечно же, нечего.

— Да что ты ко мне привязался? У меня есть, что сказать, но ты же меня не слушаешь! Ты же не хочешь вешать себе на шею заказное убийство, потому что тогда, кроме форточника Мухи, у тебя появится заказчик — Вареный или кто-то другой, неважно.

— Но почерк-то принадлежит Мухе, — вкрадчиво напомнил Сорокин.

— Значит, кто-то нашел его раньше, чем ты, — сказал Илларион. — Или у него были свои собственные счеты с этим Кареевым. Мне почему-то показалось, что брать у него было нечего.

— Сейчас у всех есть, что брать, — проворчал Сорокин. — На днях в Черемушках грабанули бабулю-пенсионерку, забрали восемнадцать тысяч…

— Рублей?

— Держи карман! Долларов, конечно. А от бабули все тараканы с голодухи разбежались еще полгода назад.

А ты говоришь — брать нечего.

— А может быть, кто-то просто имитировал почерк? — предположил Илларион. — Подвиги этого Мухи, как я понимаю, широко разрекламированы в прессе.

Очень удобно, между прочим.

— Пресса, — с отвращением повторил Сорокин. — Сначала путаются у нас под ногами, помогая бандитам, а потом визжат, что мы их плохо защищаем их, дескать, режут почем зря и где попало, и все по политическим мотивам, и у каждого враги если не в Кремле, то в Белом доме…

— М-да, — сказал Илларион. — Так кто из нас стареет? Но ты так и не сказал, как тебе понравилась моя версия.

— Это про имитацию почерка? Хорош имитатор, который, чтобы замаскироваться под Муху, взбирается на двенадцатый этаж по отвесной стене! Никуда твоя версия не годится.

— Ну, тогда я пошел, — вставая, сказал Илларион.

— А ну, сядь, — сухо приказал Сорокин. — Во-первых, без подписанного мной пропуска тебя отсюда не выпустят, а во-вторых, ты еще не выпил кофе.

— А в-третьих?

— Есть и в-третьих, не сомневайся. Не надо думать, что своими версиями и своим хамством ты запудрил мне мозги настолько, что я забыл о своем вопросе.

— Это о каком же?

— Что ты знаешь о Мухе? Учти, у тебя на физиономии написано, что ты о нем что-то знаешь. Возможно, даже все. Тогда возникает законный вопрос: почему, собственно, ты утаиваешь от следствия информацию?

— Да нужны вы мне, — морщась, ответил Илларион. — От вас ничего утаивать не надо, вы же у себя под носом ни черта не видите… Что, обидно? А мне не обидно? Что ты меня колешь, как урку? С чего ты взял, что я что-то знаю? Я обещал тебе осмотреться и подумать, но это же не повод для того, чтобы включать меня в список подозреваемых!

— Еще какой повод, — заверил его Сорокин. — Ладно, дело твое. Не хочешь помогать — иди к черту, не мешай работать. Кофе будешь?

— Не хочу я твоего кофе, — буркнул Илларион. — Ишь, раскричался. Работать ему мешают…

— Вот именно, — подтвердил Сорокин, яростным росчерком шариковой ручки подписывая пропуск. — И перестань путаться под ногами!

— Не понял, — оскорбленным тоном сказал Илларион. Он никогда еще не видел Сорокина таким обозленным, но продолжал дразнить его, поскольку тот настаивал на серьезном разговоре, к которому Илларион не был готов.

— Ты все прекрасно понял, — сухо сказал Сорокин. — Куда бы я ни посмотрел, ты повсюду торчишь, как шило из мешка. Вот твой пропуск и не попадайся мне на глаза, пока я не остыну.

— Последний вопрос, полковник, — снова вставая, спросил Забродов. Если Кареева убили случайно, зачем ты оставил возле его квартиры засаду?

— Ты уйдешь сам или мне вызвать конвой? — не поднимая взгляда от стола, спросил Сорокин.

Спустившись с крыльца управления, Илларион прошагал около квартала и зашел в небольшое кафе, уже открытое в этот ранний для подобных забегаловок час.

Он заказал двойной кофе и долго сидел над чашкой, глядя в окно остановившимся взглядом. Теперь он вспомнил, где видел зажигалку, которая теперь наверняка лежала в кармане у Игоря Тарасова.

Забродов был уверен, что второй такой нет во всей Москве. Это была уникальная вещица ручной работы, подобную которой можно встретить только в музее: добротная зажигалка, была выполнена из стреляной гильзы от немецкого пулемета «МГ-34» и до недавнего времени принадлежала найденному мертвым в своей квартире на двенадцатом этаже журналисту Андрею Карееву.

И — Илларион это твердо знал — во всей Москве был только один человек, способный взобраться на двенадцатый этаж и добыть эту зажигалку, не свернув себе при этом шею. Ему было о чем подумать. Например, его очень интересовало, что он скажет Татьяне.

О том, что он скажет Игорю Тарасову, Забродов старался вообще не думать.

Глава 16

Ближе к полудню небо затянуло тучами, мороз спал, и снова пошел снег на этот раз мелкий, кристаллический, моментально выбеливший газоны, обочины и дворы, не говоря уже о крышах.

Илларион спустился во двор, притворяясь, что не замечает жжения в глазах — ночь, проведенная на нарах, давала о себе знать, и Забродов в который уже раз с грустью подумал о том, что начинает стареть.

Заехав домой переодеться, он обнаружил, что Татьяна спит, свернувшись калачиком на диване и уронив на пол книгу, которую читала, коротая время. Это был неожиданный подарок судьбы: точно зная, что трудного разговора не избежать, Илларион не стремился ускорять события, до последнего сохраняя хрупкую иллюзию мира и спокойствия.

Двигаясь с бесшумной легкостью профессионального разведчика, он сменил мятый вечерний костюм на линялый камуфляж и утепленный армейский бушлат, затянул на лодыжках шнурки американских саперных ботинок и секунду постоял возле письменного стола, соображая, брать ли с собой револьвер. В конце концов он решил, что оружие ему не понадобится, написал Татьяне записку, в которой обещал вернуться к обеду, и бесшумно выскользнул из квартиры.

Оказавшись во дворе, он первым делом закурил, разгоняя клубившуюся в голове сонную муть. Припорошенный снегом «лендровер» стоял на своем обычном месте, уставившись обрубленным рылом в жерло узкой арки, за которой шумела Малая Грузинская. Илларион подошел к машине и зачем-то пнул носком ботинка передний скат.

Собрав на капоте горсть снега, он приложил его к пылающему виску и подумал, что начинает тянуть время. Он невесело усмехнулся: не было ничего удивительного в том, что он не торопился приступать к делу, которое не сулило ничего, кроме неприятностей.