Книга Николай и Александра - Роберт К. Масси

Заключенный в монастырь Илиодор ожидал суда несколько месяцев. Из кельи одно за другим слал он в Святейший Синод обличающие письма.

«Не меня нужно увещевать, а вас, поклонявшихся дьяволу. С каждым днем огонь ревности о Правде Божией все более разгорается в душе моей, и все существо мое наполняется жаждой мести против вас, ибо вы забыли Бога и Христа Его… О обманщики, о змеи! О потомки христоубийц! Я разорву ваши мантии… Предатели и богоотступники. Вы все карьеристы. Бедных вы презираете, ездите в каретах, вы горды, надменны… Вы не слуги народа, вас кормящего. Современных пророков вы готовы посадить на кол… С вами, поклонниками „святого черта“, Гришки Распутина, я не хочу быть в духовном общении… Животные, упитанные кровью народною!»

Дело кончилось тем, что Илиодор был лишен духовного сана. «Сорвите с меня рясу и отлучите меня от своей церкви!» – восклицал он и отрекся от православия. Не зная, как быть дальше, бывший иеромонах решил стать пастухом и взял взаймы денег, чтобы приобрести стадо из полусотни овец. Этого Илиодору показалось мало, и он решил начать революцию. 6 октября 1913 года с помощью сотни головорезов он намеревался убить шестьдесят генерал-губернаторов и сорок епископов. Но планы его стали известны полиции, и бывшему иеромонаху пришлось скрываться. «В октябре 1913 года, – писал Илиодор в своей книге «Святой черт», – среди моих гостей образовалась компания из обиженных Распутиным девушек и женщин для оскопления „блаженного старца“». Одна из них, двадцативосьмилетняя Хиония Гусева, бывшая проститутка, решила отомстить Распутину за поруганную честь одной монахини и за отвергнутые ласки самой Хионии. Илиодор, подумав, согласился и, повесив ей на грудь кинжал на цепочке, сказал: «Этим ножом убей Гришку».

Впоследствии, надев на себя женское платье, Илиодор перебрался в Финляндию и начал писать книгу о себе и Распутине. Когда книга была закончена, бывший иеромонах предложил ее императрице за шестьдесят тысяч рублей. Та на шантаж не поддалась, тогда мстительный расстрига отнес рукопись одному американскому издателю. Позже Илиодор признался, что он «малость переборщил».

Пользуясь большим влиянием у государя и императрицы, старец тем не менее был редким гостем в Александровском дворце. Жил он в Петербурге, а когда приезжал в Царское Село, то останавливался у Вырубовой. Идея эта принадлежала не самому «отцу» Григорию, а августейшей чете, не желавшей, чтобы об их встречах знала публика. Дворцовая охрана была бдительна. Стоило кому-то постороннему подняться по черной лестнице, как на другой день об этом знала вся столица. В последние годы своей жизни в Царском Селе Жильяр никогда не встречал во дворце старца. Баронесса Буксгевден, жившая в десятке метров от комнат великих княжон, не видела его ни разу.

Хотя и сама императрица встречалась с Распутиным редко, да и то при благоприятных для него обстоятельствах, она отказывалась верить «срамным вещам», которые писали о сибирском «святом». «На святых всегда клевещут, – говорила она доктору Боткину. – Его ненавидят, потому что мы его любим». Царская семья презирала полицейских, следивших за каждым ее шагом. Государь и императрица были уверены, что полицейские рапорты были сфабрикованы. Александра Федоровна не допускала и мысли, что Распутин способен на подобные мерзости. «Распутина обвиняют в том, что он целует женщин, – писала она царю. – Почитай апостолов; они всегда при встречах целовались».

Мнение императрицы разделяла и преданная старцу Вырубова. По ее словам, она часто бывала на квартире Распутина, принося ему записки от императрицы. В них, как правило, речь шла о здоровье цесаревича. Но фрейлина не замечала там ничего предосудительного. Она утверждала, что никакого гарема у старца не было, что, по ее мнению, тот не сумел бы внушить к себе расположение ни одной образованной и воспитанной дамы.

Правда, ни в силу своего темперамента, ни в силу жизненного опыта Вырубова не могла знать, что такое физическое влечение. Однако доклады фрейлины о вполне пристойном поведении Распутина были продиктованы отнюдь не ее недалекой натурой или слепотой. В присутствии Анны Александровны старец вел себя пристойно: ведь о своем приезде та оповещала заранее. А поклонницы сибирского «святого», понимавшие важную роль, какую играла Вырубова в жизни их кумира, следовали его примеру.

Василий Шульгин, ярый монархист, член Государственной думы и один из тех лиц, которые, стремясь спасти монархию, вырвали у Николая II отречение, впоследствии оценил роль Распутина следующим образом: «Царской семье он обернул свое лицо „старца“, глядя в которое царице кажется, что дух Божий почивает на святом человеке… А России он повернул свою развратную рожу, пьяную и похотливую, рожу лешего-сатира из тобольской тайги… И из этого – всё… Ропот идет по всей стране, негодующей на то, что Распутин в покоях императрицы… А в покоях императрицы – недоумение и горькая обида… Чего это люди беснуются?.. Что этот святой человек молится о несчастном наследнике?.. О тяжелобольном ребенке, которому каждое неосторожное движение грозит смертью, – это их возмущает. За что?.. Почему?.. Так этот посланец смерти стал между троном и Россией… Он убивает, потому что он двуликий… Из-за двуличия его обе стороны не могут понять друг друга… Царь и Россия с каждым днем нарастающей обиды в сердце ведут друг друга за руку в пропасть…»

Определение Пьера Жильяра было более лаконичным: «Роковое влияние его [Распутина] – вот что явилось главной причиной гибели тех, кто рассчитывал найти в нем избавителя».

Глава семнадцатая

«…Нам нужна великая Россия»

Единственным лицом, не принадлежавшим к императорской фамилии, способным спасти императорскую Россию, был плотный, с холеной бородкой помещик, занимавший пост председателя Совета министров с 1906 по 1911 год. Подлинный представитель поместного дворянства, Столыпин имел мало общего с великосветской знатью или равнодушным чиновным людом, старательно карабкающимся по ступенькам служебной лестницы, чтобы пополнить ряды петербургской бюрократии. Он внес в императорское правительство чистую, мощную струю молодости и свежего воздуха провинции. Честный, откровенный, пламенный патриот, до краев наполненный энергией, Столыпин решительно принялся за устранение главных причин российских бед. Всецело преданный монархии, он ненавидел революционеров и безжалостно подавлял отголоски революции 1905 года. В то же время он был реалистом и понимал, что монархию можно сохранить лишь в том случае, если правительство и сама структура общества приспособятся к требованиям времени. Вот почему он взялся за переделку системы крестьянского землевладения и начал превращение абсолютной монархии в систему правления, прислушивающуюся к народному волеизъявлению.

Ни одним тогдашним политическим деятелем России не восхищались больше, чем Столыпиным. Крупная, похожая на медвежью, фигура Столыпина тотчас бросалась в глаза, когда он появлялся в Государственной думе. В сюртуке, с цепочкой часов, прикрепленной к жилетной пуговице, он выступал так красноречиво и искренне, воплощая собой «богатыря мысли и дела», что его уважали даже противники. «Не запугаете! – гремел Петр Аркадьевич, обращаясь к левым депутатам Думы. – Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Его коллеги по министерству были единодушны во мнении о нем. А. Извольский, министр иностранных дел, вспоминал: «Громадная работа, выполненная Столыпиным; высокие душевные качества… и бесконечная преданность долгу… приводили меня в изумление». Министр финансов Владимир Коковцов отмечал, что Столыпин «отличался прямодушием, искренностью и самоотверженной преданностью государю и России». Британский посланник сэр Джон Бьюкенен назвал его «идеальным человеком для ведения дел… Он всегда выполнял свои обещания». Самое главное, он был по душе императору. В октябре 1906 года, спустя всего три месяца после занятия Столыпиным должности, в письме к Марии Федоровне царь писал: «Нет слов, чтобы выразить свое восхищение этим человеком».