Книга Неизвестный террорист - Ричард Фланаган

«Они режут тебя на кусочки, они тебя мучают, да, Уайлдер? – думала Куколка, и ей очень хотелось прервать подругу. – Они заставляют и тебя участвовать в том, к чему ты не имеешь вообще никакого отношения, а потом тебя же обвинят в том, что ты скрываешь от них свое истинное лицо, а потом заявят примерно следующее: «Делай, что тебе говорят, а не то мы тебя прикончим», а потом…» Но на этом мысли Куколки иссякли. Во всяком случае, Уайлдер она ничего такого не сказала, прекрасно понимая, что для той подобные мысли сейчас лишены всякого смысла, тогда как история, изложенная ее копом, правдива она или нет, объясняет все прямо-таки идеально, почти как Sydney Morning Herald, и полностью соответствует мнению Уайлдер обо всем на свете: это просто некая ошибка в отношениях Куколки с этим миром, и она, Уайлдер, знает, как эту ошибку исправить.

– Джина, – произнесла Уайлдер, – послушай…

Но Куколка ее не слушала; она вспоминала те деревца-бонсай, к которым Уайлдер так беспечно относилась; в этом ее «садике» единственное, что, казалось, растет постоянно, это количество золы от бесчисленных сигарет с травой в пепельнице из термоустойчивого пластика, а прекрасные растения увядают и гибнут на чудовищной жаре, словно она и покупает их только для того, чтобы посмеяться по поводу их «безвременной кончины».

– А скажи-ка, дружок, они и сейчас наш с тобой разговор слушают? – спросила Куколка еще до того, как Уайлдер успела сказать в ответ хоть слово, и догадалась, что это именно так и есть.

– Ну, конечно, – подтвердила ее догадку Уайлдер. – Как ты думаешь, почему украденный телефон до сих пор работает?

– Ладно, скажи Максу, что я желаю ему весело отпраздновать день рождения, – проговорила Куколка и нажала «отбой».

74

Теперь Куколка понимала, насколько в очередной раз изменилось ее мнение об этом мире. Все то, что еще вчера казалось ей истинным, правдивым, сегодня таковым уже не выглядело. Все вокруг постоянно превращалось в собственную противоположность. Причем с ней самой это происходило далеко не впервые: еще в детстве то, чем она дорожила, считала настоящим, вдруг оказалось гнилым, фальшивым, не имеющим никакой основы. И она начала все сначала, на иной основе, с верой в то, что сумеет создать свою собственную семью, в которой и воплотится все то, что есть хорошего на свете; и в этой семье, благодаря родным она наконец обретет долгожданную любовь. Но затем тот главный винт, от которого зависела ее новая жизнь, опять сломался – со смертью Лайама; собственно, он сломался еще до его рождения.

И Куколка в очередной раз стала создавать себя заново, создавать новую жизнь, новый мир, вот только теперь у нее было куда меньше веры, да и надеялась она только на самое малое. Она, правда, и не просила у жизни чего-то особенного, не осмеливалась надеяться на счастье, на легкую спокойную жизнь, на удачу. Нет, она просто решила, что соберет необходимую ей сумму денег, как бы это ни было трудно, и купит себе квартиру, даже если потом ей еще много лет придется за нее выплачивать. Но она непременно создаст себе свой дом, пусть даже самый маленький и незначительный. Она заставит себя отучиться в университете и получит такую работу, которая будет и надежной, и безопасной и позволит ей обрести хоть немного гордости. А свою драгоценную душу она всегда будет держать на замке и никому не позволит ее отнять, а потом выбросить за ненадобностью. Подобные требования представлялись Куколке не такими уж большими и не такими уж глупыми; зато она чувствовала их прочность; они казались ей чем-то вроде маленькой скалы, на которой вполне можно было бы построить жизнь.

В течение долгого времени – собственно, все то время, что прошло со дня смерти Лайама, – мысли о новой жизни были тем единственным, что тешило тщеславие Куколки, поддерживало ее уверенность в том, что она сумела одержать победу в сражении с жестоким и непредсказуемым миром. Теперь, как ей представлялось, она будет строить жизнь на незыблемых основах. И пусть ей пока не удалось достигнуть полной гармонии с этим миром, но она, по крайней мере, сумела заключить с ним неплохую сделку. Как же вышло, что условия этой сделки были нарушены?

И все же это снова произошло. И у Куколки было такое ощущение, словно та надежная скала треснула и раскололась на миллион осколков, рассыпалась мелким гравием, что жизнь ее грубо сломана, а душу у нее каким-то образом отняли; и единственное, что она теперь испытывала, хоть и была ни в чем не виновата, это всепоглощающий стыд.

«Уайлдер, – думала Куколка, – Уайлдер, мой лучший друг! Уайлдер, которая так верила в добро. Уж лучше верить в самое плохое: в то, что люди способны тебя унизить, бросить в беде, солгать и струсить. Такая вера, по крайней мере, никогда не принесет тебе унижения».

И Куколка, чувствуя, что на глазах выступили жгучие слезы, сердито стерла их кулаком. А чего она, собственно, ожидала? Что ее все-таки не предадут? Но разве сама она не предала Фан? Теперь-то она понимала, что ее обманули, что все друг друга обманывали и обманывают, и сильные, и слабые, и все постоянно причиняют друг другу страдания, и все друг друга эксплуатируют. Разница только в уровне достигнутого успеха – Моретти, например, повезло меньше, а ее лучшей подруге Уайлдер, оказывается, больше.

Она швырнула телефон в мусорный бак и туда же выбросила пластиковый пакет с засохшими мертвыми цветами, жесткой щеткой, моющим средством и жидкостью Brasso. Ударившись о лежавшие в баке жестянки и коробки, телефон издал ничего не значащий звук – обычный негромкий и легко забываемый звук, какой издает любая ненужная железяка, стукнувшись о нечто подобное.

75

Сердце у Ричарда Коуди отчего-то болело сильней, чем обычно. Он стоял на задней автостоянке агентства 6-News в узкой полоске тени, отбрасываемой огромным зданием, потому что ему давно уже нужно было спокойно подумать, а для этого пришлось выйти не только из монтажной, но и из самого офиса. Однако от раскаленного асфальта тянуло невыносимым жаром, а от группы курильщиков, стоявших невдалеке, наплывали облака едкого дыма, отчего у Ричарда Коуди возникало отвратительное ощущение, что рядом вот-вот что-то вспыхнет и взорвется. «Надеюсь, погорит-то все же не моя репутация», – мрачно думал он. Все-таки он всегда вел себя крайне осторожно и успех свой строил, крайне осторожно себя позиционируя, и слова осторожные произносил, и дружбы заводил крайне осторожно, а теперь очень опасался, что слишком многое поставил на кон, вступив в столь азартную игру.

Получить полчаса времени на специальный выпуск в прайм-тайм да еще и в течение двух дней подряд – это, безусловно, немалый подвиг даже при наличии самого распрекрасного сюжета, однако сейчас уже перевалило за полдень, менее чем через семь часов ему выходить в эфир, а у него этого распрекрасного сюжета нет и в помине, а тот, что имеется, явно не сработает.

Еще хуже ему стало, когда Джерри Мендес сообщил, что вчерашний ланч мистера Фрита с секретарем премьер-министра прошел на редкость удачно и босс выразил «наше общее желание», чтобы спецвыпуск продолжался не менее часа. Однако собранные факты оказались далеко не такими «вкусными», как рассчитывал Ричард Коуди, а если этот сюжет еще и растянуть на целый час, то подобный формат только подчеркнет очевидную недоработанность и слабость материала.