Книга Дверь с той стороны - Владимир Михайлов

Он снова взглянул на Милу. Она опустила глаза, потом возразила, все еще не желая сдаться:

– Но почему? У нас ведь есть разные люди. И мы могли бы научить детей многому…

– Мы могли бы сделать все, – тотчас же отозвался Петров. – Но у человека нет способности творить бесцельно. Цели, большой цели нет у нас – вот трагедия… А что касается знаний, передачи опыта… Во-первых, мы и сейчас гибнем оттого, что каждый из нас чересчур специализирован и с трудом, да и то далеко не всегда, понимает другого. Учить потомков всему понемногу – значит вырастить поколение дилетантов, которые смогут лишь повторять узнанное, и никогда не сумеют найти что-то новое. А если бы они и сумели… – он перевел дыхание. – Если бы они и сумели, то, откровенно говоря, я испугался бы этого еще больше.

– Почему?

– Человек не рождается с готовыми идеями. Они формируются в нем, и немалую роль в этом играет среда. И если наши идеи возникали в условиях торжествующего, ширящегося, растущего человечества, возникали во взаимодействии с водами и лесами, голубым небом и утренним ветром, симфониями и полотнами, на твердой основе нашей истории – то что будет способствовать рождению идей у нашего потомства? Железные стены и масса мертвых механизмов? Не представят ли люди себя тоже чем-то вроде механизмов, не вытравят ли в себе все подлинно человеческое, считая его архаичным, унизительным, просто излишним? Вы, друг мой, хотели бы жить среди таких людей? А если нет – должны ли вы заставлять своих детей делать это, обрекать их на нечеловеческое существование?

– Не понимаю, – сказала Мила упрямо. – При чем идеи, при чем все? Мы ведь остались прежними даже без неба и ветра?

– Вы не хотите понять, – вздохнул Петров. – Ну, как же вам объяснить?

– Может быть, позволите мне? – неожиданно спросил Истомин, о котором они совсем забыли. Он свернулся в кресле, глаза его по-прежнему были закрыты, но голос звучал четко, сонной ленцы не было в нем. – Я, кажется, представляю, как это может выглядеть…

Мир потомков всегда отличается от мира предков, если даже они живут в одно и то же время: для людей важно как они воспринимают мир, а не то, каков он в действительности; эталонного восприятия не существует. И на этот раз, хотя обстановка не изменилась, и материалы, из которых состоял корабль, и его планировка, и механизмы, обеспечивающие жизнь, остались теми же, что и много лет назад, люди, жившие ныне в стенах корабля, воспринимали все это совсем по-другому.

Они росли среди машин, и рациональная скупость машинных поступков вошла в их сознание с самого начала. Мир машин был лишен случайностей: причинно-следственный закон действовал здесь в своем чистом виде, без усложнений и поправочных коэффициентов. Логика машин была прямолинейной и элементарной, психикой они не обладали, и отказ работать или неточная работа объяснялась не какими-то субъективными категориями, а всего лишь изношенностью деталей, которые легко можно было заменить. И новые поколения людей, сами того не сознавая, с первых дней жизни старались походить на машины прямолинейностью действий, суждений и мотивов. Они были, как и их предки, наделены и эмоциями, и зачатками сложной, нелогичной человеческой психики, однако именно потому они и имели возможность подавить в себе все, что казалось излишним, не соответствующим укладу их жизни. Ведь сколько существует человек, он всегда подавляет в себе что-то, и разница лишь в том – что именно он подавлял и подавляет в разные эпохи своего существования. И вот здесь теперь подавлялись эмоции и превозносился рассудок – острый, холодный рассудок, ничем не уступавший логике компьютеров. Когда перед этим рассудком вставали сложные задачи, он решал их разумно, целесообразно и безжалостно.

Вот и сейчас такая задача встала перед людьми «Кита». Эрг был наиболее влиятельным среди них, остальные подчинялись ему, и делали это не по принуждению, а потому что сознавали: его мыслительный аппарат от природы лучше развит и работает с наибольшим эффектом. Так было; но даже в этом мире время от времени случались заминки и аварии. В результате последней из них Эрг лишился ноги, и теперь переставал быть полноценным. Известно было, что всякий дефект организма влияет на объективность мышления; значит, Эрг более не был сильнейшим. Но это означало, что его место в иерархии «Кита» займет следующий, Вольт – а он был намного слабее, это все знали, и сам Вольт тоже. Интересы общества требовали сохранить Эрга. Чтобы он остался прежним, надо было привести в порядок его тело: ничто не должно было влиять на ясность мышления руководителя.

Разумеется, конечность могла регенерировать. Люди не утратили умения пользоваться регенерационными аппаратами. Но это продолжалось бы слишком долго – несколько месяцев; люди знали об этом из истории их мира, при самом возникновении которого создалась такая же ситуация. Однако то, что годилось предкам (о них было принято вспоминать снисходительно – они стояли так далеко от совершенства), более не устраивало потомков. Восстановить организм Эрга надо было как можно скорее. Следовало искать и найти другой способ. И его нашли.

Процесс можно было значительно ускорить, стоило только взять уже готовую ногу и прирастить ее, используя для стимуляции ту же регенерационную аппаратуру. Это потребовало бы лишь считанных дней. По такому же принципу ремонтировались машины: если изготовление новой детали требовало времени, а машина нужна была немедленно, деталь снимали с другой машины, без которой сейчас можно было обойтись. Из двух машин возникала одна действующая. Так же следовало поступить и в данном случае.

На корабле было еще трое, обладавших тем же ростом и сложением, что и Эрг. Из них выбрали того, чей рассудок и умение были сейчас нужны обществу в наименьшей степени. Это был Ом. По сути, такой выбор был ошибкой: если бы стать донором предстояло кому-то, чей рассудок был устойчивее, он согласился бы; но логика Ома была ущербной, и временами он выступал против строгой целесообразности. Однако общество не изменило своего решения: та же строгая логика повелевала им пожертвовать наименее ценным членом. Но, поскольку его согласие не было получено, приходилось прибегнуть к иной методике: Ому было объявлено, что он умрет, и лишь затем его нога будет использована в интересах общества.

Ом постоял несколько секунд, закрыв глаза, покачиваясь, словно собирался кинуться прочь – бежать, бежать от смерти. Но убежать было некуда. А человек, отвергнутый обществом, не мог бы просуществовать на корабле дольше нескольких дней. Оставалось подчиниться.

Люди, однако, не забыли о справедливости. Ому предстояло умереть преждевременно. Однако он не был поставлен вне закона и продолжал пользоваться теми же правами, что и остальные. В том числе и правом оставить потомство. Следовало дать ему возможность использовать это право – в интересах общества, разумеется, чтобы генетические признаки, носителем которых он был, и среди которых могли оказаться и полезные, не выпали из круговорота.

Для реализации этого права была избрана Дина, тоже еще не имевшая потомства. Все знали, что из мужчин Кита она отличала Стена, и он тоже охотнее всего разговаривал с нею. Но оба они знали, что противиться обществу нельзя. Тем более что никому из них не грозила смерть.