Книга Миргород. Том 2 - Николай Гоголь

III

Приступая к „Тарасу Бульбе“, Гоголь имел за собою ряд попыток создания исторической повести и даже романа. И „Страшная месть“ и „Гетьман“ написаны на тему казацко-польских войн. В самом облике украинского магната и полководца Данила Бурульбаша можно обнаружить черты, впоследствии развитые Гоголем в облике Тараса. Правда, собственно исторический элемент играет в обеих повестях второстепенную, подчиненную роль. В „Страшной мести“ отдельные исторические детали совершенно заслонены легендарно-сказочною основою повести и лишь кое-где неясно намекают на какие-то исторические события (ср., например, в начале повести: „Приехал на гнедом коне своем и запорожец Микитка прямо с разгульной попойки с Перешляя поля, где поил он семь дней и семь ночей королевских шляхтичей красным вином“); в сохранившихся отрывках романа „Гетьман“ исторический фон лишь намечен. Но в отрывках „Гетьмана“ видно уже стремление автора к историческому бытописанию. „Гетьман“ творчески связан с „Тарасом Бульбой“, и отдельные детали воспринимаются как предварительные наброски позднейшей повести. В „Гетьмане“ мы встретим и прообраз будущего описания усадьбы Бульбы, и детальное описание угнетения православных крестьян евреями-арендаторами, и ряд запорожских типов, экскизных набросков того собирательного типа запорожца, который впоследствии также был развернут в гоголевской повести. Даже историческая датировка событий „Гетьмана“, — насколько можно судить по сохранившимся отрывкам, совпадает с авторской хронологией событий „Тараса Бульбы“.

Что касается исторической основы „Тараса Бульбы“, то следует иметь в виду большую неопределенность сообщаемых в ней самим Гоголем хронологических данных. В начале повести он говорит о Тарасе как об одном из характеров, „которые могли только возникнуть в грубый XV век“ (46); несколько дальше, однако, упоминается уже XVI век. Указание на возникновение характеров, подобных Бульбе в XV веке еще не означает датировки действия XV веком; существеннее другое: ряд данных (обучение сыновей Бульбы в Киевской Академии, гетман Николай Потоцкий, Остряница) заставляет относить действие не к XVI, а к половине XVII века. И. М. Каманин видел в самом Тарасе Бульбе некоторые черты исторического Богдана Хмельницкого (у которого два сына были убиты поляками), а в словах Гоголя: „Тарас гулял по всей Польше со своим полком…. и уже доходил до Кракова“ — прямое указание на войны времен Хмельницкого, когда некоторые полковники (Богун, Перебийнос) действительно были почти совершенно независимыми в своих действиях. Ко времени Хмельницкого повесть Гоголя может быть приурочена и по изображению неудачной осады Дубна (до того времени летописи не дают никаких сведений об осаде города запорожцами).

Но связывать личность Тараса с каким-либо определенным историческим лицом не обязательно. Гоголь, очевидно, и не стремился к портретному и биографическому сходству, предпочитая дать собирательный образ казацкого героя. С неменьшим основанием можно было бы, например, отыскивать в Тарасе Бульбе черты „гетьмана Тараса“, — Тараса Федоровича Трясила, предводителя восстания реестровых казаков (1630 г.), разбившего на голову польское коронное войско во главе с Конецпольским. Столь же необязательно и точное хронологическое приурочение событий „Тараса Бульбы“, поскольку и сам Гоголь, очевидно, не заботился о хронологической точности.

В конце февраля или в начале марта 1834 г. Гоголь получил от молодого харьковского ученого И. И. Срезневского первые два выпуска „Запорожской Старины“ — собрания украинских исторических песен (дум) и преданий. В своем ответном письме к Срезневскому Гоголь формулировал свой взгляд на современное состояние источников для украинской истории, которою в то время он усердно занимался: „Вы сделали мне важную услугу изданием «Запорожской Старины»“, — писал Гоголь (6 марта 1834 г). „Где выкопали вы столько сокровищ? Все думы, и особенно повести бандуристов, ослепительно хороши. Из них только пять были мне известны прежде, прочие были для меня все — новость! Я к нашим летописям охладел, напрасно силясь в них отыскать то, что хотел бы отыскать. Нигде ничего о том времени, которое должно бы быть богаче всех событиями“… Только Конисского (т. е. „Историю Русов“) выделял Гоголь из общей массы, ибо Конисский „выхватил хоть горсть преданий и знал, о чем он пишет“. Мысль, выраженная Гоголем, о народных песнях как живой иллюстрации бытовой (а отчасти и политической) истории, была развита Гоголем в статье „О малороссийских песнях“, включенной в „Арабески“.

Итак, две группы источников своих исторических увлечений отмечает Гоголь: с одной стороны, летописные и мемуарные источники, дававшие ему фактические исторические сведения, с другой — народные песни, помогавшие ему усвоить и осознать „дух века“ и „быт народа“. Обе эти группы источников нашли свое отражение и в „Тарасе Бульбе“.

В приведенном письме к Срезневскому, говоря о собственно исторических источниках, Гоголь просит своего корреспондента сообщить ему выписки из рукописных летописей, прибавляя: „Печатные есть у меня почти все те, которыми пользовался Бантыш-Каменский“; перед тем он упоминает о „летописях Конисского, Шафонского, Ригельмана“ и замечает, что из летописей, названных в „Запорожской Старине“, ему неизвестны лишь две. Ознакомление с библиографическими сведениями в трудах Д. Н. Бантыша-Каменского („История Малой России“, ч. I; мы пользовались изд. 3-м, М., 1842, стр. XI–XXIV) и И. И. Срезневского („Запорожская Старина“, ч. II, Харьков, 1833, стр. 9-12) убеждает во всяком случае в том, что часть этих источников если и была известна Гоголю, то в „Тарасе Бульбе“ никак не была использована. Так например, в гоголевской повести нет непосредственных отражений чтения „Летописца Малой России“ Ф. Туманского или „Исторического известия о возникшей в Польше унии“ Н. Бантыша-Каменского, на чем настаивают Н. С. Тихонравов, И. М. Каманин, С. Родзевич и др. Н. С. Тихонравов указывает, например (Соч., 10 изд., т. I, стр. 570), что именно у Туманского („Российский Магазин“, 1793, кн. II, стр. 39) мог прочитать Гоголь ответ казаков султану, пожелавшему знать о числе их: „Кто их знает! У нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак“. Однако с этим же ответом (и притом в форме, более близкой к гоголевской), Гоголь мог познакомиться по менее редкой и несомненно читавшейся им „Запорожской Старине“ (ч. I, вып. 2, стр. 23).

Из исторических источников наиболее значительными и реально ощутимыми в первой редакции „Тараса Бульбы“ были две книги: „История Русов или Малой России“, приписывавшаяся архиепископу Белорусскому Георгию Конисскому (1718–1795), но составленная, повидимому, Григорием Андреевичем Полетикою (1725–1734) или его сыном Василием (в конце XVIII или начале XIX в.), и „Описание Украйны“ Боплана (СПб, 1832).

„История Русов“ была опубликована лишь в 1846 г., но до того в течение нескольких десятилетий ходила по рукам в большом количестве списков. Эта книга пользовалась громадной популярностью среди украинских читателей (см. напр. Kohl, Reisen im Inneren von Russland und Polen, 1841, II, 321 и др.). Широкая популярность „Истории Русов“ выходила и далеко за пределы Украины (вспомним, что „Историей Русов“ в начале 30-х годов интересовался и Пушкин, посвятивший ей статью в „Современнике“ и подготовлявший на основании ее свои заметки по истории Украины). Гоголь, очевидно, был знаком с одним из ее многочисленных списков.