Книга Хаос на пороге - Хью Хауи

Том занимался космологией и посвятил всю свою жизнь загадке расширения Вселенной – тому, с какой невероятной, немыслимой скоростью она выросла в объеме сразу после Большого Взрыва. За свои работы он собрал немало наград, да и вообще здорово разбирался в предмете и очень мне помог во время работы над диссертацией. Под конец он отвел меня в сторонку, чтобы сообщить последние новости.

– Мариам, я ведь рассказывал тебе про Дэна Мартина? Его работы по искривлению пространственно-временного континуума оказались настоящим прорывом. Ему присудили премию Карнеги за этот год.

Мартин защитился всего-то на три года раньше меня.

– Вот здорово! – Я надеялась, что зависти в голосе не будет слышно. – И давно вы узнали?

– Дэн позвонил сегодня утром, – ответил Эйкинс и, усмехнувшись, добавил: – Говорит, кое-кто из коллег уже называет его выводы «теоремой Мартина».

– Я так рада за него.

Кажется, Эйкинс все-таки что-то почувствовал в моем тоне.

– Не переживай, Мариам. Придет и твой день.

Вечер был замечательный, но, похоже, мне так и не удалось выкинуть из головы Дэна Мартина. Все уже закончилось, гости, прощаясь, разбредались к своим машинам. Когда мы с мужем тоже вышли и направились вдоль дорожки, он, слегка помявшись, все-таки спросил:

– Что с тобой?

– Все в порядке! С чего ты взял?

– Тебя что-то беспокоит. Большую часть вечеринки ты была сама не своя.

Я вдохнула поглубже и решила быть честной сама с собой.

– Мне уже тридцать!

Уоррен сделал брови домиком – обычно он так реагирует на речи политиканов.

– Мариам, ты великолепно выглядишь! Ближайшие лет десять тебе вообще не о чем беспокоиться.

– Я не об этом, милый. Ты ведь слышал присказку о том, что значит этот возраст для физика?

– Не слышал. И что же он значит?

– Что если ты собираешься оставить след в науке, об этом следует позаботиться заранее. Потому что после тридцати мозги начинают засыхать.

Я постаралась, чтобы это прозвучало, как шутка, но он не улыбнулся.

– Брось. Ты и сама не веришь в эти глупости.

Верила я или не верила, только разговор на этом закончился. Мы сели в машину и поехали домой.

Несмотря на алкоголь, спала я в ту ночь плохо. На Земле нет ни одного физика, который не мечтал бы оставить свое имя в истории науки и тем самым обрести бессмертие. Предсказать бозон Хиггса. Сформулировать принцип Паули. Имя Шварцшильда неразрывно связано с его сферой, Гейзенберга – с неопределенностью. Доплеру достался сдвиг, Хокингу – излучение. Шредингер умудрился войти в историю с котом. А что останется от Мариам Гибсон?

Всю свою научную карьеру я занималась темной энергией. Диссертация была попыткой объяснить ее существование. Докопаться до корней темной энергии означало бы ответить на вопрос, почему Вселенная продолжает расширяться со все возрастающей скоростью. Если бы мне удалось достичь успеха или хотя бы определенного прогресса, нетрудно вообразить, что по прошествии времени люди стали бы пользоваться термином наподобие «гипотеза Гибсон». Или «гибсоновская энергия», так мне даже больше нравилось.

Какое-то время казалось, что так оно и будет. Темная энергия отвечает за шестьдесят восемь процентов всей масс-энергии Вселенной. Ее в семнадцать раз больше, чем обычной массы! Я не сомневалась, что смогу во всем разобраться. Решение существует и лишь ждет того, кто его найдет.

Ночью после вечеринки, когда лунный свет, пробивавшийся сквозь шторы, уже начал таять, пришло осознание – это будет кто-то, но не я.

Успеха нужно было добиваться где-то еще, вот только вся моя карьера была построена на исследовании темной энергии. Бросить это направление было уже невозможно. Я подумала – быть может, чего-то удастся добиться во внерабочее время? Чего-нибудь, не требующего эйнштейновского интеллекта. Марк Твен как-то заметил, что родился в один год с явлением кометы Галлея и, надо полагать, в один год с ней и умрет. И не ошибся.

Открывший комету получает право ее назвать. Не то чтобы я всю жизнь мечтала о «комете Гибсон», но звучало не так уж и плохо. А главное, вполне реалистично.

Почти каждый вечер мы с Уорреном проводили пару часов перед телевизором. Мне нравилось быть с ним рядом, и я старалась подстраивать наше расписание под эти посиделки. К сожалению, теперь какое-то время придется обойтись без них.

– Начинаю искать кометы, – сообщила я ему.

– Как тебе будет угодно, детка, – не стал возражать Уоррен. – Ты же не бросаешь заниматься своей темной энергией?

– Не бросаю. Кометы придется искать в свободное от работы время.

– Вот как, – разочарованно протянул он. – Но хоть «Теорию большого взрыва»-то мы сможем с тобой смотреть?

– Обещаю. И вот еще что…

– Что?

– Не говори никому, ладно?

– Почему?

– Лучше, чтобы никто не знал до тех пор, пока я взаправду не открою комету.

Как и у мужа, у меня был дома собственный кабинет. Через пару дней после дня рождения, когда у меня выдалось немного свободного времени, я уселась перед компьютером и стала разбираться, какие телескопы выкладывают в Сеть подходящие мне данные наблюдений. Несмотря на карьеру в космологии, а скорее даже благодаря этому, я была вполне готова к поиску комет, поскольку располагала уникальным инструментарием. У меня было программное обеспечение собственной разработки для анализа масс, гравитации, распределения темной материи, расстояний, скоростей и так далее. В своей работе я просто брала данные из цифровых архивов, разделенные определенным количеством лет, вычисляла изменения и сравнивала их с теми, которых следовало ожидать согласно моей теории. В охоте за кометами можно было применить ровно тот же самый подход.

Кометы рождаются во внешних пределах Солнечной системы – либо в поясе Койпера, который состоит из небольших каменных, ледяных или металлических небесных тел и простирается на несколько миллиардов километров за орбитой Нептуна, либо в облаке Оорта на расстоянии около светового года. Пояс Койпера давал намного больше шансов на успех, на нем я и сконцентрировалась.

Уоррен никогда толком не понимал, отчего я так зацикливаюсь на том, чтобы добиться известности. Он был агентом по недвижимости, но прекрасно знал, что в жизни есть еще кое-что помимо денег. Его всегда радовало, когда клиенты были счастливы в купленном доме, или наоборот, когда он мог помочь им выехать и отправиться на новое место. Он считал, что это и есть главное в любой профессии – помощь людям и достойное этой помощи вознаграждение. «Никто на свете, если не считать моих клиентов, семьи и друзей, никогда даже не услышит моего имени, – сказал он мне как-то. – Ну и что?»

Зачем же мне так нужно, чтобы мое имя дали теореме, которая никого не интересует? Которую и не поймет-то никто, кроме нескольких специалистов? Уоррен пытался читать «Квантовую физику для чайников» и обнаружил, что и сами-то физики зачастую не слишком понимают реальность, скрывающуюся за наиболее причудливыми математическими формулами…