Книга Вкус пепла - Станислав Рем

Про Троцкого и говорить не нужно. Тот открыто выступает против Ильича. Постоянно его критикует, особенно в военных вопросах.

Теперь по Питеру.

Смерть Урицкого крайне выгодна Зиновьеву, потому что на место Моисея (что, кстати, и произошло) становилась полюбовница «волосатого» и одновременно его, Дзержинского, ставленница – Варвара Яковлева. Зиновьев же, в свою очередь, поддерживает тесную дружескую связь со Свердловым. Троцкий в последнее время тоже стал активно поддерживать Якова. Дружбы между ними быть не может, но общие интересы явно прослеживаются. Чем не заговор?

Яковлева, судя по всему, исполнитель. И тут имеет место не столько ее желание руководить ПетроЧК, сколько интимная связь с Зиновьевым, о которой первому чекисту доложили две недели назад. Тогда он на данное обстоятельство не обратил никакого внимания: рыться в чужом белье омерзительно. Тем более это их личная жизнь, которой никто не имеет права касаться. Однако в свете нынешних событий этот факт стал еще одним связующим звеном в логической цепочке.

– А что? – Бокий с силой сжал мочку уха. – Очень даже может быть. Только одного не пойму: зачем передавать материалы Отто и Риксу? Мои люди могут довести дело самостоятельно.

– Да потому! – вспылил Дзержинский, но тут же осадил себя: Бокий был одним из тех немногих, кому Феликс Эдмундович полностью доверял. И он знал: лучше Глебу рассказать если не все, то многое, и тогда он поможет, чем водить за нос. – Прости. Нервы. Во-первых, Рикс и Отто уже ведут дело Володарского. Пусть оба расследования объединят в одно судопроизводство. Сам понимаешь, там одна подноготная. А во-вторых, Глеб Иванович, они не твои люди, как выражается Яковлева. А значит, Варвара и Зиновьев не станут им, а точнее тебе, ставить палки в колеса. Видишь, насколько я с тобой откровенен? Но не это главное. Главное то, что твои люди должны продолжить работу. Только тайно! Чтобы вычислить врага, необходима полная конспирация. Доронин с Озеровским зашли слишком далеко. Боюсь, если их официально оставить в деле, на них начнется охота: предатель пойдет на все, чтобы расследование сорвалось, вплоть до их физического уничтожения. И тогда вся работа пойдет псу под хвост. Но мы поступим иначе. Отто и Рикс официально продолжат расследование. И будут вести дело только в политическом аспекте, что успокоит врага. Тем временем Доронин и Озеровский, осторожно, ты меня слышишь, Глеб, очень осторожно продолжат работу. И результаты ее будут только у тебя. Ни Зиновьев, ни Варвара, ни кто-либо еще не должны знать о том, чем занимаются твои люди на самом деле. Кстати, телеграфом по этому делу пользоваться запрещаю: его контролирует Зиновьев. Лично привезешь собранные материалы. В крайнем случае пришлешь Мичурина.

– А как же Канегиссер?

– А что Канегиссер? – искренне не понял Дзержинский.

– Но ведь он убил Соломоновича не по политическим мотивам!

– И что с того? – Феликс Эдмундович никак не мог понять, куда гнет Бокий. – Какая разница, за что он понесет наказание? Он убийца, Глеб, этим все сказано! А за что расстреляют – дело второе, а то и третье.

– Феликс, ты же знаешь, если мы сможем доказать, что он совершил покушение по личным мотивам, в состоянии аффекта, то в таком случае мальчишка сможет избежать смертной казни.

– Жалеешь? – Глаза председателя ВЧК превратились в пулеметные щели. – Врага жалеешь? Не забывай, он работал у Керенского.

– И ушел от него, – парировал Бокий.

– Потом сотрудничал с эсерами!

– Ушел и от них.

– Его друг хотел поднять мятеж в Михайловском училище.

– За что и был расстрелян. Однако на Канегиссера обвинительного материала собрать так и не удалось.

– Ты что, на стороне этого сопляка?

– Я на стороне закона, – не сдержался Глеб Иванович.

– А я, значит, против закона? – Феликс Эдмундович встал напротив подчиненного, грудь в грудь. – Ты что, хочешь сказать, будто я действую противозаконно? Может, еще скажешь, что я подделываю материалы дела? Или перевираю факты? А может, Канегиссер не убивал Моисея? Или британцы – не наши враги, а союзники и не поддерживают контрреволюцию?

– Этого не скажу.

– Тогда в чем дело? Все факты заговора налицо!

– Факты, но не доказательства.

– А ты предлагаешь подождать, когда враг совершит новое убийство? Но такое, чтобы доказательства вины преступника были явными? Только учти, – Дзержинский ткнул пальцем в грудь чекиста, – ждать придется долго. Потому что враг найдет второго дурачка вроде Канегиссера, которого тоже науськает на жертву, используя личные мотивы. Потом третьего, четвертого… И так до тех пор, пока нам в руки не попадет именно ТОТ человек, со стопроцентными доказательствами. Ты это предлагаешь? Нет, батенька мой, нет у нас столько времени. Враг сегодня концентрируется по всей России. Я не случайно спрашивал у твоего полковника о Колчаке. Из Лондона пришла информация, что Америка и Британия собираются оказать ему финансовую и материальную помощь в организации новой волны Белого движения. Так-то вот. Счет пошел не на годы и не на месяцы, а на дни и часы. И кто первый нанесет удар, тот и выиграет. Повторяю: в данной ситуации, после вчерашних событий на заводе Михельсона, не может быть и речи о том, чтобы считать убийство Урицкого исключительно местью гомосексуалиста.

– Но ты же только что говорил…

– Говорил. И еще раз подтверждаю: студент убил Соломоновича из личных побуждений. Однако убийство крупного политического деятеля, руководителя Петроградской ЧК, не может быть классифицировано никак иначе, кроме как политическое. Все, больше мы к этому разговору не возвращаемся. Точка!

Бокий опустил голову, прикусил губу. Вот тебе и вся справедливость… Хотя, черт его знает… Может, Эдмундович и прав…

* * *

– Как думаешь, почему он не едет? – Зиновьев нервно вытаптывал ковер кабинета.

Яковлева, сидя на стуле, с неприязнью смотрела на любовника.

– Трусишь?

– А ты нет? – Григорий Евсеевич резко развернулся в сторону женщины.

– Я? Нет! – с вызовом отозвалась Варвара Николаевна. – Помнишь, ты как-то спросил, чем отличаешься от Феликса. Я тогда промолчала. Не хотела обидеть. А напрасно. Ты ведь любишь, чтобы тебя по головке гладили, растекаешься как кисель. А Феликс – стержень. Сталь. Бабы за таким в огонь и в воду. Он не стелется. И вытирать об себя ноги не позволит. Никому. Этим-то вы и отличаетесь.

Нечесаные космы Зиновьева склонились над женщиной.

– Думай, что говоришь… Стерва.

– А ты не психуй, – зло отозвалась Варвара Николаевна. – С чего нервничать?

– Ни с чего! – резко, нервно отозвался председатель Петросовета.

Ему было с чего беспокоиться и нервничать. В кармане Зиновьева лежала последняя телеграмма из Москвы, с которой Варвара Николаевна еще не была знакома и которая сообщала следующее: