Книга Орлы капитана Людова - Николай Панов

— Когда засовывала его среди камней, мне показалось, кто-то смотрит сзади. Оглянулась — никого. Я думала, может быть, вы…

Она замолчала. Медведев видел: у нее на губах дрожит какая-то невысказанная фраза. Она стояла у выхода, как бы ожидая, будто собираясь что-то произнести…

Молча она вышла из кубрика.

Он снова нагнулся над рацией. Заменял часть за частью, соединял порванные провода. А в глазах стояло лицо Маруси, лицо девушки-старухи. Все они прошли сквозь эту муку. Неужели и Настя?.. Он старался отвлечься, думать о другом и снова представлял себе лицо Насти, изуродованное месяцами страшного рабства.

Но образ Насти затерялся где-то в сознании… Сейчас он мог думать только о деле, только о том, что нужно противопоставить диверсии врага!

И в то же время все яростнее и торопливее восстанавливал рацию. Утратил представление о времени. Ужаснулся, взглянув на часы…

Почему не вернулся Агеев? Нет ли в видимости кораблей десанта?

Он вышел из кубрика.

Подполз к верхнему гребню скал, выглянул.

Как всегда, берег был дик и безлюден с виду, океан грозно гудел, рос прибой, увеличилась пенная линия вдоль береговых извилин. Четкой, будто приподнятой над морем чертой вырисовывался горизонт.

«Свежая погода идет!» — подумал привычными мыслями опытного морехода. Но небо еще было чисто, скалы теплы от прямых солнечных лучей.

Снова вернулся в кубрик, согнулся над аппаратом. Основные части уже заменены. Но аппарат молчит — он так же мертв, как его хозяин, лежащий снаружи.

Все пропало, пост не сможет давать корректировку. По собственному легкомыслию, из-за преступной доверчивости он, командир поста, сорвал всю операцию, обманул доверие флота… Правда, мог бы быть еще один выход…

Услышал глубокий вздох за спиной, шуршание сухой морской травы.

Фролов, поднявшись на койке, смотрел с недоумением, с испугом.

— Что это, товарищ командир? Неужто на вахте заснул? В голове жернова ворочаются…

Медведев коротко рассказал все.

— Вася!.. — только и мог вымолвить Фролов. — Вася погиб!.. Разрешите, взгляну на друга…

Он вышел шатающейся, неверной походкой. Медведев опять склонился над рацией…

Нет, он не может исправить аппарат…

Через несколько минут вернулся Фролов.

Вошел сгорбленный, сразу постаревший, глаза ушли глубоко под длинные ресницы.

— Лежит, будто спит…

Фролов всхлипнул, закусил пухлую губу. Крепился изо всех сил, но две прозрачные слезинки вдруг скатились из-под ресниц, оставляя полоски на смуглой пушистой коже.

— Товарищ командир, это ведь он говорил: «Слезы матроса наравне с кровью ценятся…» Я бы за него, верьте слову, всю кровь отдал… Закадычный мой дружок… А боцман? Неужто и он… погиб?

— Нет, я думаю, Агеев вернется. Он за диверсантом погнался… За летчиком этим… — глухо сказал Медведев.

Фролов горестно взглянул на него.

— Вот ведь какой хитрый волк! Утром подъехал ко мне, будто извинялся за вчерашнее: «Хэв эй сигаретт!» Ну почему же не взять? Закурили мы с Васей… — Внезапное недоумение скользнуло по его лицу. — Но ведь и он с нами курил, из одного портсигара!

— Значит, знал, какие папиросы вам дать… — Медведев порывисто встал. — Разговорами делу не поможешь. Рация испорчена, не можем принимать сигналов, давать корректировку… Пойдем взглянем, — пожалуй, наши корабли уже на горизонте.

Они вышли наружу. Тени от скал удлинялись, ветер дул все резче, день подходил к концу.

Подползли к краю обрыва. Легли рядом, с биноклями в руках. В радужных ободках линз выросли однообразные темно-синие с пенными барашками валы.

Проплывала зазубренная колышущаяся линия горизонта.

Над ней висели продолговатые облака. Все сильнее дул ветер.

— Товарищ командир! — почему-то шепотом сказал Фролов.

— Ну что вам?

— Как же с Васей?.. — Он замолчал, с трудом перевел дух. — Его хоронить нужно.

— Мы его к ночи похороним, друг. Сейчас нельзя вахту бросать. Десант в любую минуту подойти может.

— А как корректировать будем… без рации?

— Как?..

Медведев глядел на лежащего рядом моряка, на его стройные юношеские плечи, загорелую шею, румяное лицо под шерстяным подшлемником — видел его как будто впервые.

Мысль, что пришла в голову недавно, показалась дерзкой, неисполнимой. Должен ли он, смеет ли послать на верную смерть и этого красивого, полного жизни парня?

— Есть один выход, Фролов… — медленно сказал он. Сигнальщик смотрел на него широко открытыми карими глазами.

— Видишь ли, если не наладим корректировку, весь наш пост ни к чему. Корабли не смогут громить укреплений — тех, что мы запеленговали. Рация не работает. Остается флажной семафор.

Фролов молча слушал. Медведев помолчал.

— Не знаю, что из этого получится. Но может быть, что-нибудь и вышло бы. Чайкин Клюв высоко над морем: его далеко видно и с берега и с кораблей. Я решил было сам сигнализировать, да скорости дать не могу.

Фролов понял. Глаза блеснули обидой.

— А мне разве не доверяете? Я сигнальщик первого класса — семьдесят знаков в минуту пишу.

— Знаю… Да ты понимаешь, за что возьмешься? Должен стать на открытом месте, над самым обрывом. По тебе, как по мишени, все их орудия и пулеметы бить будут.

— Авось промахнутся, — просто сказал Фролов. — Товарищ командир, это вы здорово придумали!

Он приподнялся на камнях, густой румянец залил щеки. И вдруг напрягся, вытянулся, прижал к лицу окуляры бинокля:

— Наши боевые корабли на горизонте!

Медведев смотрел тоже. Плескался в линзах бесконечный океанский простор. Длинной изогнутой клешней вдавался в воду берег. Мерцал и переливался рубчатый горизонт.

— Справа, курсовой угол десять, товарищ командир!

И точно, в указанном направлении мелькнули по волнам еле видные зазубренные полоски.

— Дадим корректировку, товарищ командир! — Фролов не отрывал бинокля от глаз. — Вы за меня не бойтесь. Вася Кульбин любил говорить: «Матрос пули глотает, бомбы руками хватает…»

Он взглянул на Медведева и осекся.

Ни тени растерянности и колебаний не было больше на исхудалом, строгом лице под козырьком офицерской фуражки. В даль вглядывался, чуть нахмурясь, сдержанный, подтянутый командир, каким Фролов привык видеть его на мостике катера в часы боевых походов. Взгляд Медведева был ясен и тверд, экономными и быстрыми стали движения.

Старший лейтенант достал из планшета карту. Ветер трепал и сворачивал легкие кальковые края. Медведев разложил карту в углублении, прижал с боков осколками гранита.