Книга Сердце странника - Анна Климова

— Но я не твой сын, верно?

— Совет в силе.

— Знаешь, Сергеевич, очень соблазнительно последовать твоему совету. Просто жуть как соблазнительно. Но я вот думаю: а что потом? Сделав один шаг назад, я вынужден буду делать такие шаги снова и снова. Назад. Снова и снова. Меня не прельщает перспектива вечно пятиться и презирать себя за это. С меня хватит. Я жить хочу, а не ползать на брюхе перед каждой букой, которая погрозит мне пальцем. И уважать себя хочу.

— Мальчишка! — на лице Старика отразилось яростное отвращение. — Меня всегда поражало, как вы все умеете храбриться на публике, сколько из вас прет напыщенной гордости, сколько досужей самоуверенности! А ведь ничего за этим не стоит! — прохрипел Старик, ткнув его пальцем в грудь. — Ничего! Вы слабаки! Вы щенки, полагающие, что на все проблемы можно поднять заднюю лапку! Вас и выкидывают на обочину только потому, что вы быстро надоедаете мокрыми лужами, кусаетесь там, где надо лизнуть руку, и вечно путаетесь под ногами!

— Ты прав, — перебил его Тимофей. — Тебе не удалось сделать из меня свое подобие. Рук я так и не приучился лизать. Извини, — Тимофей оглянулся на лужайку, где Остерман пил коктейль в кругу гостей.

— Ты не подойдешь к нему, — зло прищурился Старик, проследив его взгляд, но спустя секунду добавил срывающимся от волнения голосом: — Ты не должен этого делать, Тимофей. Послушай меня. Ты стоишь лучшей участи. Если ты это сделаешь…

— Что будет, Старик? Что будет тогда? Меня с детства волновал этот вопрос. И ответ я получал только тогда, когда сам шел и делал. Сам.

* * *

Кристина уже докуривала сигарету, когда почувствовала неладное. Словно какой-то внутренний толчок, похожий на маленькое землетрясение в районе сердца. Причины своего беспокойства она так и не поняла, поэтому поднялась на цыпочки, чтобы разглядеть то, что творилось на территории коттеджа. Но увидела только угол здания и кусочек открытой лужайки, где взрослые чинно прохаживались с бокалами в руках, а дети носились друг за другом и за скоморохами.

Отбросив сигарету, она снова подошла к воротам, у которых дежурили два охранника. Они заметили ее и привлекли внимание друг друга тычками локтей. Кристина приготовила для них самую очаровательную улыбку, какая только нашлась в ее арсенале.

— Verzeihen Sie bitte. Darf ich herein? — спросила она по-немецки и изобразила жуткий акцент: — Ich bin хотеть войтит. Я забыт в туалет ошень дорогой das Armband… э-э, как по-рюски… A, ja! Браслетт! Браслетт забыть в туалет! О, bitte, bitte!

— А приглашение ваше где? — загородил собой проход один из охранников.

— Was? О, не понимай! Я на один минут!

— Без приглашения никак нельзя, мадам, — ухмылялся охранник.

Кристина приблизилась к нему вплотную и прошептала томным голосом:

— Я умей быть ошень, ошень благодарной. Bitte.

Охранник удовлетворенно пожевал губами и, оглянувшись по сторонам, сказал так же тихо:

— У нас вот такого, — он многозначительно окинул ее взглядом с головы до ног, — навалом, мадам. Можете не волноваться.

После этого сделал попытку закрыть калитку, но Кристина проскользнула мимо него и устремилась к дому.

— Эй! Куда?! — заорал охранник и удержал ее за руку.

— Отцепись, козел! — выкрикнула она, пытаясь вырваться.

— Чего? — опешил он от ее чистейшего русского.

— Чего слышал! — Кристина с силой оттолкнула его, а он, в свою очередь, схватил ее за волосы.

— Что за блин? — в руках озадаченного охранника остался только черноволосый парик.

— Стой, коза дурная! — запоздало крикнул второй охранник.

Она не слушала. Она бежала. Двух секунд хватило на то, чтобы сорвать с ног туфли-лодочки. Еще секунды — чтобы разглядеть Тимофея, который шел к толстяку, раскачивавшему маленькую девочку на установленных качелях.

— Тим! — она радостно и одновременно тревожно взмахнула рукой.

Он обернулся.

* * *

— Что будет? — переспросил Старик. — Если тебе действительно не дорога жизнь — иди и делай. Но подумай хорошенько, стоит ли. Ради чего? Ради глупенького пацаненка, который и так отделается легким испугом? Ради людей, которых ты совсем не знаешь и которые плевать на тебя хотели?

— И ради них тоже, Сергеевич.

— Ну, вернешь ты им деньги — и что дальше? Думаешь, они в ножки тебе поклонятся?

— Глупый ты, хоть и пожил много, т покачал головой Тимофей. — Как ты только сам себя выносишь, удивляюсь. От тебя несет, как от старого грифа, который всю жизнь боится упустить свой кусок тухлого мяса. Всю жизнь, Старик. Это много. Самое смешное, что когда-нибудь этот кусок застрянет у тебя в горле и никто тебе не поможет. Потому что ты живешь среди других падальщиков. А вот им на тебя действительно наплевать. Пока, Богдан Сергеевич. Может, еще увидимся.

Тимофей повернулся и вышел из-за дома на лужайку по направлению к Остерману. Увидев его, Остерман шепнул что-то своей внучке и легонько подтолкнул. Девчонка вприпрыжку понеслась к ребятне, поймавшей в плен одного из клоунов.

— Тим! — услышал Тимофей и обернулся. Сердце его в это мгновение сжалось так сильно, что он просто физически почувствовал невообразимую тяжесть в груди. Сердце его стало одинокой планетой в безграничном космосе его внутреннего Я, застывшего в абсолютном холоде.

Он ощутил страх. Но не за себя.

Это был первозданный страх, испытанный, вероятно, первым мужчиной на заре времен. Тем самым мужчиной, который впервые задумался о ком-то, кроме себя и своих нужд. Он посмотрел на свою женщину и неожиданно в его темном мозгу мелькнула мысль-искра! Он представил все морозные ночи, которые провел без ее теплого присутствия. Он вообразил ледяные пещеры, пугавшие его пустотой и незнакомыми запахами. Он вспомнил себя скитальцем, бредущим в одиночестве к гибели, грозившей ему даже от простой ранки, нанесенной разъяренной крысой. Он смотрел на женщину и видел в ней свою вторую пару ловких рук, пару быстрых ног, пару зорких глаз, пару чутких ушей. От этого он сам себе казался сильнее, смелее, ловчее, зорче. И как плохо всего этого лишиться! Подумав так, первый мужчина снял с себя теплую шкуру и протянул первой женщине. Плоть второй половинки нуждалась в такой же заботе, как и собственное тело.

Не в древних ли пещерах человеческого сознания прятался этот страх за вторую половинку? Вернее, страх за то, что она может исчезнуть, и вместе с ней исчезнет двойная сила, уйдет в землю, растворится в облаках, как дым от костра, поблекнет и растает, как тают утром яркие точки на небосводе. И тогда рука сама тянется к руке, глаз к глазу, ухо к уху, губы к губам…

Мысль-искра разгорелась. Свет ее ослеплял благоговейным ужасом, который заставлял придвигаться ближе друг к другу. Это притяжение стало неистребимо, оно лишь усиливалось с расстоянием.