Книга Игнатий Лойола - Анна Ветлугина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лойола сильно надеялся на этот торговый город. Наверняка и подавали здесь неплохо. При виде толпы у городских ворот он даже сглотнул слюну, в радостных мыслях о хлебе. Задумавшись, поскользнулся на шатком мостике через ров и ухнул вниз.
Упал он удачно — не ушибся, хотя воды во рву стояло по колено, не больше. Встреченный дружным хохотом, выбрался на берег весь в грязи и тине. Это его не слишком огорчило, худшей неприятностью оказались вымокшие книги. Стряхнув водоросли с волос и одежды, Иниго отправился в город просить милостыню, но впервые за двенадцать лет ему никто ничего не подал. Сие поразило его.
«Не паникуем, — сказал он себе, — голодная смерть хотя бы не так нелепа, как застревание в пещере. Если осталось немного времени — потратим его на дело».
Он вышел на перекрёсток, набрал побольше воздуху...
— Братья! Подумаем о мистической и неразрывной связи двух заповедей Христовых!..
Первыми проявили интерес уличные мальчишки.
Слетевшись, будто голуби на горсть проса, они спрятались за толстым платаном и отпускали замечания по поводу внешности проповедника.
Немногочисленные взрослые, остановившиеся послушать, явно не собирались порицать малолетних наглецов. Те, вконец распоясавшись, выскочили на перекрёсток и, кривляясь, запели дразнилку собственного сочинения:
— Вот! — торжественно провозгласил Лойола. — Вы видите, что происходит, когда заповеди не приживаются в сердцах? Готов поспорить, сейчас они начнут кидаться.
Кривляясь, дети грызли яблоки. Они, действительно, замышляли обстрелять проповедника огрызками, но, смутившись, отступили под защиту дерева.
— Куда пошли? — остановил их Игнатий. — Вы мне очень нужны. Кидайте в меня ваши яблоки. Прямо так, как вы собирались это проделать. Я жду. Не упускайте момента.
Теперь все прохожие с любопытством останавливались послушать, а собравшаяся толпа привлекала народ с других улиц. Подошли два монаха и, с крайне скептическим выражением, уставились на проповедника.
— Кидайте же! Смелее! Будьте мужчинами!
Мальчишки, будто заворожённые, снова подошли к нему и робко выронили яблоки.
— Вот! Они кинули это в вас... Какова ваша первая мысль? — Иниго обвёл взглядом собравшуюся толпу. — Вы накажете сорванцов, но не будете держать на них зла — ведь они только дети. Другое дело — ваши настоящие враги. С ними вы разберётесь по закону: око за око и зуб за зуб. Но, живя в полноте истины любви Христовой, можно отнестись ко всем врагам, как к детям. Наказать их, для их же пользы, но не лишать любви. Не лишать. Никого, — он оглянулся. — Даже этих двух монахов, которые сейчас смеются над моими попытками понять слово Божие, вместо того чтобы помочь мне.
Грянул дружный смех. Весёлый и сочувственный. Проповедник победил. К его ногам посыпались мелкие монеты, кто-то совал ему в руки хлеб. Монахи поспешно скрылись за дверями ближайшего дома.
Когда проповедь закончилась и толпа поредела, к Иниго подошёл незнакомец.
— Вы ведь Игнатий? Как хорошо, что я нашёл вас! Сеньора просила передать вам двенадцать эскудо.
Не успел Лойола поблагодарить посыльного и спрятать деньги, как из двери, в которую удалились монахи, вышел кардинал в малиновом дзукетто. Иниго узнал его крупное, чуть асимметричное лицо, выражавшее крайнее недовольство. Точно с таким же выражением он слушал неудачное выступление Лойолы двенадцать лет назад на венецианском диспуте.
— По какому праву вы смеете оскорблять монашествующих? — сухо поинтересовался он.
— Ваше высокопреосвященство! — с почтением ответил Иниго. — Я только призывал народ не лишать их любви. Разве может это считаться оскорблением?
Кардинал, поджав губы, оглядывал собеседника. Наконец он процедил:
— Надеюсь, вы говорите правду.
Повернувшись, он собрался уходить. Яркая, не успевшая оформиться мысль, мелькнула у Лойолы, и он бросился наперерез:
— Ваше высокопреосвященство! Прошу вас, благословите мою поездку в Венецию!
— В Венецию? — удивился иерарх. — Зачем вам моё благословение?
Подумав мгновение, он продолжил:
— Впрочем, езжайте. Я служу там, найдите меня, побеседуем.
И поднял руку для благословения.
В Болонье Иниго не смог остаться надолго, как собирался. Не прошло и месяца, как прежняя болезнь снова настигла его. Потеряв надежду на продолжение учёбы, он решил идти в Венецию раньше срока, оговорённого с друзьями. Вдруг перемена места принесёт облегчение?
Он боялся не застать в живых своего благодетеля — сенатора Тревизана. С их последней встречи прошло двенадцать лет. Всю первую половину дороги Иниго думал о нём с печалью, но потом вдруг ясно почувствовал спокойную радость.
Придя в Венецию, он постучал в знакомый дом. К его крайнему удивлению, дверь открыл сам Марк Антоний. Он выглядел постаревшим и усталым, но, узнал гостя, просиял.
— О! Какая встреча! Arratsalde on! — поприветствовал он нежданного гостя по-баскски. — Я первый день, как смог встать с постели, — объяснил он, — хожу по всему дому и радуюсь. Очень долго болел.
Как тогда, в далёком 1524 году, они сидели на овечьих шкурах и пили прекрасное вино.
— Ты всё-таки смог стать теологом, — с уважением сказал сенатор.
— Пока нет, — вздохнул Иниго, — хотелось бы ещё поучиться.
Тревизан усмехнулся:
— Не надо. Я слышал о тебе от некоторых... присутствовавших на том диспуте, куда тебя послала моя жена. Они не прочь поучиться у тебя.
Лойола задумчиво погрузил руку в кучерявую овечью шерсть.
— Пусть учатся у Иисуса, это надёжнее.
Через некоторое время Тревизан отвёл Иниго к кардиналу Театинскому Джанпьетро Караффе, тому самому, давшему благословение на поездку. Лойола уже знал, что Караффа вместе с другими священнослужителями основал созерцательный орден театинцев. В Болонье он защищал именно их. Лойола, проповедуя на венецианских улицах, успел снова столкнуться с неодобрением этих монашествующих.
Они с Тревизаном пришли в тот самый дом с пятнами сырости на стенах и с подслеповатыми окошками, выходящими на узкий тёмный канал. Он принадлежал Караффе. Там часто происходили встречи и диспуты.
— Вы всерьёз полагаете, будто ваши уличные кривлянья приносят более пользы, чем молитва? — спросил его кардинал.
— Полезно и то и другое, — отвечал Лойола, — но если говорить о ваших театинцах, то их жизнь до ужаса однобока. Они сидят, закрывшись в домах, а выходят, похоже, только для препирательств со мною. Голодают, но не просят подаяния, надеясь на добрых людей, которые сами найдут их и накормят. А главное — они не делают ничего доброго, никому не помогают. Почему люди должны их кормить?
