Книга Симон Визенталь. Жизнь и легенды - Том Сегев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Австрийский ордер на арест Штангля был переведен на португальский язык и отправлен послу Австрии в Бразилии. Теперь Штангля уже можно было арестовать. Однако полиция Бразилии ждала, пока закончится карнавал. Тем не менее в середине февраля 1967 года она установила за домом Штангля слежку.
Через две недели он был арестован. Операция по его аресту была срежиссирована как настоящая драма. Три агента полиции в сопровождении фоторепортера приехали в одну из больниц Сан-Пауло, представились и приказали одной из медсестер позвонить на завод «Фольксваген» и сказать Штанглю, что его дочь пострадала в автомобильной аварии, лежит в больнице и ему стоит немедленно приехать. Через полчаса Штангль прибыл, и его арестовали. Это стало мировой сенсацией; в Израиле газеты сообщили об этом на первых полосах.
Визенталь услышал об аресте в аэропорту Амстердама, откуда должен был вылететь в США. Он боялся, что Бразилия откажется Штангля выдавать, и немедленно пошел к телефону. Сначала он позвонил своим друзьям в разных странах и попросил их организовать демонстрации у бразильских посольств; затем позвонил в ФРГ министру юстиции земли Северный Рейн-Вестфалия и попросил его потребовать выдачи Штангля, после чего позвонил знакомым в Польше и попросил их заставить польское правительство тоже потребовать выдачи Штангля. Чтобы добиться экстрадиции из южноамериканской страны, объяснял Визенталь позднее, прошений должно быть как можно больше. Когда он прибыл в Нью-Йорк, его известность помогла ему получить аудиенцию у сенатора Роберта Кеннеди. По словам Визенталя, тот немедленно позвонил послу Бразилии и тоже потребовал выдачи Штангля.
Бразилия согласилась экстрадировать Штангля в ФРГ. Через какое-то время выяснилось, что он всегда жил под своей настоящей фамилией, что и он сам, и члены его семьи находились на учете в австрийском консульстве в Сан-Паулу и его имя числилось в списке разыскиваемых преступников. Таким образом, если бы сотрудники консульства делали свое дело как следует, они вполне могли бы выйти на Штангля и потребовать его экстрадиции самостоятельно. «Если Визенталь считал, что Штангль живет в Сан-Паулу, то почему он не обратился к нам?» – спросил впоследствии один из них Гиту Серени, изображая из себя святую наивность. Фирма же «Фольксваген» буквально «встала на уши», чтобы убедить Визенталя, будто не знала, что Штангль у них работает, и через известного члена бундестага Вальтера Ляйслера Кипа передала свои извинения.
Суд над Штанглем состоялся в Дюссельдорфе и начался в мае 1970 года. Через несколько месяцев Штангль был приговорен к пожизненному заключению. Однако через год он умер и, таким образом, отделался очень легким наказанием. Тем не менее Визенталь о потраченных усилиях не жалел. Штангль был одним из главных военных преступников, и никто не сделал больше Визенталя, чтобы его найти, причем в распоряжении у него были только вера в правильность того, что он делает, настойчивость в достижении поставленной цели, личные связи и известность. Даже если бы Штангль был единственным военным преступником, которого ему удалось довести до суда, он мог бы сказать себе, что прожил жизнь не зря.
В мае 1966 года Визенталь летел из Вены в Амстердам. Стюардессы его знали и обращались к нему по имени. Пассажир, сидевший рядом с ним, спросил его по-английски, не тот ли он человек, чье имя иногда упоминается в газетах. Визенталь ответил утвердительно, и сосед представился, сказав, что он бизнесмен-христианин из Рамаллы (которая в то время находилась в Иордании), что зовут его Тамари и что он направляется в Нью-Йорк. О своей беседе с ним Визенталь составил подробный отчет (хотя и неясно, с какой целью), и по этому отчету складывается впечатление, что говорил в основном Тамари, а Визенталь преимущественно слушал.
В какой-то момент разговор, естественно, зашел об израильско-арабском конфликте, и Тамари, который был выходцем из семьи, бежавшей из Яффо, сказал, что Израиль допустил серьезную ошибку, не заплатив палестинским беженцам компенсацию за брошенное имущество. Король Иордании Хусейн, по его словам, тоже не относился к беженцам как должно. Он их боялся. Главным образом он опасался палестинской интеллигенции. Визенталь спросил про муфтия Аль-Хусейни. Тамари сказал, что никакого влияния тот не имеет. Визенталь спросил об организации «Аль-Фатах». С ними, ответил Тамари, ничего поделать нельзя, хотя Иордания и страдает от деятельности этой организации намного больше Израиля.
Он рассказал Визенталю о себе и своей семье, упомянул приятеля – врача-еврея, проживавшего в израильском секторе разделенного Иерусалима, – и сказал, что передает тому приветы через людей, бывающих в обоих секторах города. Также он рассказал, что недавно прочел опубликованный в виде книги дневник Нормана Бентвича. Еврей по происхождению, Бентвич был юридическим советником правительства Британского мандата и выступал за мир. Дневник произвел на Тамари большое впечатление. На Визенталя же произвел большое впечатление сам Тамари. «Мне кажется, – пишет он, по-видимому, с некоторым изумлением, – что я говорил с арабом, уровень интеллекта и открытость которого превосходят среднестатистический уровень. К тому же он не ультранационалист».
Тамари спросил Визенталя, разговаривал ли он с арабами раньше, но тот решил проявить осторожность. «Я, – пишет он, – от прямого ответа уклонился». Вполне возможно, что Тамари был его «первым арабом», и их разговор показался ему представляющим «разведывательный» интерес; поэтому он и записал его во всех подробностях. Тамари сказал, что верит в мир, но пока есть только один человек, которого слушают, – президент Египта Насер, а с Насером шансов на мир нет.
В то время Визенталь не думал, что границы Израиля могут измениться: как и большинство израильтян, он привык к границе перемирия, установленной в 1949 году. Однако, как и многие другие, он считал, что арабы не откажутся от своей мечты уничтожить Израиль и надо ожидать новой войны.
В июне 1967 года началась Шестидевная война.
Кризис, приведший к войне, начался с проникновения террористов «Аль-Фатах» на территорию Израиля через северную границу, а возникшая в результате напряженность между Израилем и Сирией привела, в свою очередь, к напряженности между Израилем и Египтом на юге. Египтяне угрожали Израиль уничтожить, и большинство израильтян им верили. Людьми овладел ужасный страх; многие вспомнили Холокост. В нескольких городах местные раввины начали освящать парки и спортивные площадки, чтобы те могли служить местами для захоронения: ожидалось, что количество погибших будет исчисляться сотнями тысяч. Визенталь попытался выяснить, что происходит, для чего позвонил в израильское посольство и нескольким израильским знакомым, но ничего утешительного не услышал. Положение, насколько он понял, было отчаянное. Его воображение стало рисовать ужасные картины, навеянные воспоминаниями прошлого.
Количество писем, которые он получал, в те дни резко возросло. Многие люди, пережившие Холокост, писали ему, чтобы поделиться своими страхами. Судя по всему, им даже в голову не приходило, что Визенталь тоже охвачен паникой, и они ожидали, что он их ободрит. Однако, несмотря на ужасную тревогу, он старался работать как обычно. 5 июня 1967 года он написал в прокуратуру Гамбурга (которая в то время готовилась к суду над одним из преступников из гетто в Пшемысле), что сумел разыскать в Нью-Йорке, в Ривердейле, одного из узников гетто, согласившегося дать показания на суде. В тот же день он – возможно, впервые в жизни – отказался дать интервью. «Вы наверняка понимаете, что при нынешней ситуации в Израиле мне не до интервью», – объяснил он обратившемуся к нему журналисту. В эту трудную минуту ему очень хотелось помочь Израилю, и он знал только один способ, как это сделать. Он достал папку под названием «Египет» и созвал пресс-конференцию в венском клубе журналистов «Конкордия».
