Книга Анна Герман. Сто воспоминаний о великой певице - Иван Ильичев

Дочь Ойгена?

Придя после того урока 11 сентября домой, я тут же написал письмо в «Москонцерт» с просьбой сообщить мне некоторые биографические данные Анны Герман. Я не скрывал, что располагаю убедительными доказательствами, из которых следует, что певица могла быть мне близкой родственницей. Ответа я не получил. После этого Анна пела в Ленинграде, и я написал туда с такой же просьбой и получил ответ: «Об артистах сведений не даём».

Тем временем я переехал в Целиноград (ныне Астана. – Прим. авт.), где нашёл работу в редакции немецкоязычной газеты «Фройндшафт». В редакции уже работала моя сестра Луиза. В то время, в 1974 году, имелось уже достаточно пластинок с краткими данными о певице. Нам нужно было найти одно слово: имя её отца. Если его звали Ойгеном, или на русский манер Евгением, было бы ясно, что она его дочь и что он, возможно, жив. Но этого мы не нашли ни на одной пластинке. В мыслях мы его давно уже похоронили, так как отец, мачеха, брат Рудольф уже были расстреляны или погибли в лагерях. И Луиза, и я прошли через ад сталинских лагерей и чудом остались живы. Из братьев только Вилли смог спастись, нелегально, с риском для жизни перейдя польскую границу. Потом он перебрался в Германию. Может быть, и Ойген таким образом добрался до Варшавы? Но почему не в Германию, к Вилли? Вопросы… Вопросы…

А Анна всё снова и снова появляется то по радио, то на экране, то в «Голубом огоньке» на Новый год. И её черты, её голос становятся всё знакомей и родней.

Вдруг по Целинограду с быстротой молнии распространяется слух, будто Анна приезжает в город с гастролями.

Встреча

Кассы дворца «Целинник», зрительный зал которого вмещал около 2500 мест, работали круглые сутки. Слава Анны в то время была уже настолько велика, что ни одна концертная группа, приезжавшая в город, не могла сравниться с ней по популярности. Люди приезжали из отдалённых районов области, чтобы попытать счастья добыть билет на концерт. За короткое время они были распроданы на два концерта, но около касс всё ещё стояли люди и ждали чуда. Это чудо произошло, когда Анна сама появилась со своей концертной труппой. Дирекции дворца удалось выторговать у Анны и её коллег два дополнительных концерта-утренника, на один из которых мне удалось пробиться.

Как она пела, мне не нужно описывать, так как это было бы неинтересно. Её надо было слышать: её голос, тембр этого голоса – уникальный. Но она не только пела, она и говорила на хорошем русском языке, без всякого чужого акцента. И в её манере говорить, в её шутках снова присутствовало что-то неуловимое, если и не относящееся к нашей семье, то всё же что-то немецкое.

После концерта меня к ней не пустили: она устала, ей предстоял ещё один вечерний концерт. Наши вопросы остались без ответов.

«Как журналист ты не стоишь ни гроша, если ты к ней не пробьёшься, – сказала Луиза (сестра Артура. – Прим. авт.), когда я рассказал ей о своей неудаче. – Нам представилась уникальная возможность узнать о ней правду. Когда она уедет, всё останется по-прежнему: польская певица, и точка. Давай-ка, шевелись!»

На другой день между двумя концертами я сунул своё корреспондентское удостоверение в карман и пошёл в гостиницу «Ишим», самую престижную в городе, где остановилась певица. Я нашёл коридор, в котором был её номер, а также коридорную, которая цербером следила за порядком и за поведением своих жильцов. Здесь она была полновластной хозяйкой и повелительницей, поэтому, чтобы попасть к Анне, нужно было преодолеть этот барьер. Когда я спросил, могу ли я попасть к Анне Герман, она грубо ответила: «Тут шастает много вашего брата, она никого не принимает. И вообще, она сейчас сидит в ванной и, по всей вероятности, там ещё долго будет. Подождите, может, вам ещё и повезёт».

Вполне возможно, что Анна действительно просила коридорную, чтобы она никого к ней не пускала, так как ей нужно было хорошо отдохнуть между двумя концертами. Каждый концерт перед любой публикой, будь то в Неаполе, Москве или в Целинограде, для неё означал полную отдачу духовных сил, в чём, очевидно, и состояла причина её популярности.

– Посмотрите на моё удостоверение! – не унимался я. На одной его стороне моя фамилия A. Hormann стояла по-немецки, на другой – по-русски: А. Герман. Коридорная взяла удостоверение, в котором значилось, что я корреспондент республиканской газеты «Фройндшафт», испытующе стала смотреть то на меня, то на фамилию в нём и спросила с подозрением:

– И что вы этим хотите сказать?

– А то, что вы думаете.

В этот момент пожилая женщина из команды Анны подошла к двери номера певицы и условным стуком попросила, чтобы она её впустила. Коридорная вскочила, подошла к пожилой польке и шепнула ей что-то на ухо, и женщина скрылась в комнате Анны. Очень скоро женщина вышла и по-русски сказала: «Сейчас».

Моё сердце буйно застучало, и, когда Анна мне открыла дверь, я забыл все слова, которые я приготовил. Передо мной стояла женщина, почти на голову выше меня (как отец, как Рудольф!) и с улыбкой смотрела на меня.

О чём мы говорила «до того» – я не помню. Вероятно, о её концерте, о городе, о дворце «Целинник» и его хорошей акустике, о гостинице. И вдруг с обычной, «бытовой» интонацией она пожаловалась, что не может выспаться, кровать слишком коротка для её роста в 184 см.

– Обычно для меня устанавливают две кровати, чтобы я могла лечь по диагонали. Здесь этого не сделали, а я забыла попросить об этом.

И я вспомнил брата Рудольфа, который гостил у меня в студенческом общежитии и ночью на мой вопрос, почему он ходит взад и вперёд по комнате (как в детстве, когда мы спали в одной кровати), он ответил:

– Ничего, я немного отдохну, потом опять лягу.

После этого обыденного замечания Анны я набрался духу и задал вопрос всех вопросов:

– Скажите, пожалуйста, как мне вас называть по отчеству, то есть как звали вашего отца?

И Анна несколько, как мне показалось, кокетливо, очевидно скрывая некое смущение:

– Евгеньевна, Евгений.

Это был тот ответ, которого мы так долго ждали и искали! Мои руки дрожали, и я не сразу попал в нагрудный карман. Когда я вытащил семейную фотокарточку, на которой Ойген, предполагаемый отец Анны, сидит по правую руку отца, я задал второй вопрос:

– Вам тут кто-нибудь знаком?

И она, как вспугнутая птичка, не раздумывая, на немецком языке:

– Wo ist er? Wir haben so ein Bild zu Hauze! (Где он? У нас дома такая же фотография!).

В мгновения душевных потрясений человек бессознательно возвращается к своему естеству, не размышляя над возможными последствиями. И мгновенно всё стало ясным без дальнейших вопросов. Она свой импульсивный вопрос задала на родном её языке.

Теперь она как бы сбросила маску, и наша дальнейшая беседа текла на нашем родном немецком языке.

– Я не знаю, это я хотел узнать от вас… от тебя…