Книга Привет, я люблю тебя - Кэти М. Стаут

Я сникаю, когда понимаю, что увижу его сияющую улыбку только в телевизоре или на мониторе компьютера. Почему же он все-таки не сказал мне, что уезжает?

Почему не попрощался?

Джейсон чувствует, что я расстроилась.

– Ты будешь скучать по нему?

– Конечно. Он был моим другом.

Он сразу напрягается, но больше ничего не говорит.

– Так чем ты теперь будешь заниматься, музыкальный гуру? – спрашиваю я.

Он подходит к парапету, опирается локтями на каменный столб и смотрит на воду.

– Еще не знаю. Уверен, у моего менеджера масса идей, – отвечает он с грустным смешком.

– Но ведь исполнять музыку тебе. Ты не обязан делать то, что не хочешь. У тебя огромный талант. Воспользуйся им!

Он молчит.

– Джейсон, я серьезно. Делай то, что нравится. Если хочешь и дальше играть, играй. Но если ты хочешь поступить в колледж и стать инженером или учителем, тогда поступай. Нельзя, чтобы другие управляли твоей жизнью.

Он вздыхает.

– Знаешь, почему я уехал сюда из Сеула? Я знал, что больше не хочу играть, даже в составе «Эдема». Я люто ненавидел все это. Живя с мамой, я не мог забыть, какую боль причинил ей отец. Я думал, что, если я уеду из города, я смогу отстраниться от всего. Только у меня не хватило духу покончить со всеми проблемами.

– Хватило. Группы больше не существует.

– Да, но все равно переезд на Канхва был безумием. Я не хотел возвращаться в Америку, потому что не хотел видеть отца. Канхва казался мне лучшим убежищем.

Я невесело смеюсь.

– Ты мне не рассказывай.

Мы оба смотрим на воду, и у меня внутри все сжимается при мысли, что сейчас я вижу его в последний раз. Больше не будет сумасбродных поездок на велосипеде, сидений над учебниками в библиотеке до поздней ночи, сочинения дурацких песенок над тарелкой с брокколи.

Я охаю, когда боль становится особенно сильной. Возможно, мы будем переписываться по электронной почте или изредка посылать друг другу эсэмэски. Но наши отношения никогда не будут прежними. И мы сами не будем прежними. Надо же, первый парень, с которым мне на самом деле захотелось близости, – и вот такой глупый конец.

– Я… я буду скучать по тебе, – говорит Джейсон, грустно улыбаясь. – Знаю, ты наверняка думаешь, что я вру, но мне действительно было приятно с тобой. Надеюсь, ты когда-нибудь в это поверишь. – Он молчит, а потом продолжает шепотом: – И я бы никогда не причинил тебе боль. Я видел, что папа сделал с мамой. Я не такой, как он.

Я сглатываю комок в горле и киваю.

– Дай слово, что вспомнишь обо мне, когда станешь знаменитой музыкальной продюсершей.

Я смеюсь, несмотря на подступающие к глазам слезы.

– Ты сам станешь знаменитостью.

Он серьезно смотрит на меня, свет уличного фонаря вокруг его головы мешает мне разглядеть его лицо.

– Я не шучу. Вспомни. Обещаешь?

Спазм в горле так и не проходит, поэтому я с трудом произношу:

– Обещаю.

Мы долго смотрим друг на друга, и я непроизвольно сожалею о том, что все сложилось именно так. Я сожалею о том, что у меня не хватило смелости доверять ему, поверить, что мы сможем справиться и с его проблемами, и с моими, вместе. Но главное, что я хочу его.

Я напоминаю себе, что сейчас последний момент, когда я могу сказать ему ну, все: что, когда я смотрю на него, моя душа раскрывается ему навстречу; что я испытываю противоестественную любовь к его ярким кроссовкам и к его волосам, почти закрывающим глаза. Я делаю глубокий вздох, чтобы собраться с силами, и понимаю, что не смогу. Выжидательный блеск в его глазах вынуждает меня промолчать.

Так что вместо слов я приподнимаюсь на цыпочках и целую его.

Просто чмокаю. Целомудреннее, чем даже в дорамах. Но меня все равно охватывает сладостный трепет, и мое тело обдает огнем желания.

Джейсон смотрит на меня огромными глазами, и мне хочется смеяться, глядя на его ошарашенное лицо.

– Что… я… это, – запинается он.

– Я подумала, что раз это прощание, то нужно попрощаться правильно.

– Нет, я это так не оставлю.

Я смеюсь, но на душе тяжело. Все эти шутки – просто шутки. Он уезжает, и даже если бы я поверила, что его любовь достаточно сильна, чтобы не разбить мне сердце, все равно ничего бы не изменилось. Так что я изо всех сил изображаю жизнерадостность, беру его за руку и тащу его за собой по аллее.

Потому что я не хочу, чтобы этот вечер закончился.

Потому что с ним придет конец и нам.

Глава двадцать седьмая

Я в сердцах ставлю чашку на стол.

– Софи, зачем ты каждые десять секунд проверяешь свой телефон?

– А? – Она отрывает взгляд от мобильника, который весь день не выпускает из рук.

– Твой телефон. Он прилип к твоей руке.

Она смущенно улыбается, но телефон не убирает.

Я тяжело вздыхаю, мечтая о том, чтобы этот день поскорее закончился. Я несколько часов бродила по Интернету в поисках колледжей с более поздними сроками подачи заявления или стажировок, не требующих университетского диплома. На настоящий момент в обоих списках у меня ноль. Хотя я и уговариваю себя, что впадать в панику не стоит, неприятное чувство усиливается с каждым часом. Вчера я смягчилась и написала электронное письмо маме. Сказала, что, возможно, мне придется вернуться домой. Ее ответ был полон энтузиазма – я даже удивилась, впервые мои дела вызвали у нее столько воодушевления. Плохо только то, что мысль о возвращении домой вызывает у меня позывы к рвоте.

Мой кимбап[39]вдруг приобретает кислый вкус, и я кладу палочки поперек тарелки. Столовая полупуста, большинство учеников уже разъехалось на летние каникулы.

– Нам надо вернуться в общагу, – объявляет Софи, вставая.

– Зачем?

– Я хочу кое-что посмотреть по телику.

– А потом в онлайне нельзя?

– Нет, это важно. – Она берет оба наших подноса и уносит их на стол для грязной посуды.

Всю дорогу Софи подгоняет меня словами «Я не могу пропустить» и «Серьезно, Грейс, ты не можешь идти быстрее?».

К тому моменту, когда мы доходим до нашей комнаты, я успеваю натереть «вьетнамками» мозоли между пальцев и обливаюсь потом. Я включаю настольный вентилятор и направляю его на свою кровать, затем ложусь прямо на покрывало.

Софи включает телевизор, который она купила в прошлом месяце, и принимается переключать каналы.