Книга Загадка лондонского Мясника - Тони Парсонс

Я понял, что лежу на обломках стула, на котором сидел. Жуков крепко поцеловал сержанта в губы, и Том вышел, не обернувшись. Старик прошаркал в спальню, вернулся с коробкой. Переломил дробовик, аккуратно вставил трехдюймовый красный патрон и со щелчком закрыл оружие.

О боже… Господи Иисусе…

Жуков подошел и нацелил дробовик мне прямо в лицо.

Господи…

– Нет!

В дверях стояла Эди Рен. Жуков развернулся и навел на нее дуло.

– Не надо, – сказала девушка. – Чего вы хотите? Давайте поговорим! Пожалуйста, сэр!

Он вгляделся в ее лицо, а потом – будто в ответ на просьбу – поставил дробовик на пол, присел и уперся в дуло подбородком.

Эди вскрикнула, я услышал грохот выстрела и провалился во тьму.

Тридцать семь

Мы ехали обратно в город.

За рулем моего «БМВ» сидела Уайтстоун, рядом с ней – инспектор Гейн, а на заднем сиденье – мы с Эди. Под колесами шуршал асфальт, я клевал носом. Думал, хоть немного посплю, но всякий раз, стоило задремать, раскаленная боль толкала меня в сломанные ребра.

– После Афганистана сержант не вернулся домой, – рассказывала Уайтстоун, глядя на дорогу. – В Гильменде он получил крест «За выдающуюся храбрость» и ожоги третьей степени. Несколько месяцев провел в отделении интенсивной терапии, потом отправился на реабилитацию в Баррингтон-Корт – лечился, делал физические упражнения, посещал психоаналитика. Обычные процедуры для ветерана с такими ранениями. Монк так и остался там. Когда поправился, начал помогать персоналу, а те были рады еще одной паре рук. Никто не знает, что его на это сподвигло, однако накануне выписки Том надел парадную форму и сфотографировался в маленькой студии на главной улице Поттерс-Филда. Фотографию он послал своей невесте.

Уайтстоун помолчала. Я вспомнил обезображенное лицо, представил, как девушка видит портрет жениха. Мимо по-прежнему скользила дорога, освещенная лишь высокой зимней луной.

– Неизвестно, писала она ему или нет. Монк никогда об этом не говорил. Может, она сообщила, что все кончено. Или промолчала, и тогда он сам понял. Кто знает? Главное, из Баррингтона сержант не уехал. Работал неофициально, без зарплаты. Помогал другим ветеранам, делал с ними упражнения на школьном поле Поттерс-Филда.

– И там встретил другого старого солдата, – вставил я. – Лена Жукова. Так началась их крепкая дружба.

– Я понимаю, Жуков хотел отомстить за внучку, – сказала Эди Рен. – И понимаю, почему Том решил ему помочь. Но чего хотел Монк? Прикончить злобных ублюдков – или просто кого-нибудь?

Уайтстоун посмотрела на меня в зеркало заднего вида. Я не находил ответа. Знал только, что Монка научили убивать, и в конце концов лишь эти навыки у него и остались. Даже когда государство решило, что ему пора остановиться, он больше ничего не мог предложить.

– Эди, – произнесла Уайтстоун. – Есть вещи, которые навсегда останутся тайной.

За милю было видно, как голубые сирены наших машин режут ночь, освещая футуристические здания Олимпийского парка.

– Сейчас Монк там, куда идут, когда пойти больше некуда, – сказала Уайтстоун. – Он наконец вернулся домой.

В тени многоквартирного дома стояла дюжина бронированных микроавтобусов. Дом был современным, но выглядел заброшенной развалиной. В наши дни такие постройки сносят с лица земли, или же они одиноко торчат посреди новых зданий, сулящих благополучную жизнь в новом Ист-Энде. В рабочие кварталы переселяется все больше людей с достатком, и места, подобные этому, становятся пустынными, точно поверхность Луны.

Мы показали удостоверения. За натянутой лентой трещали рации, лаяли полицейские собаки, нервно перекликались люди. Между автобусами ждали вооруженные офицеры, держа винтовки Хеклера – Коха под углом в сорок пять градусов, дулами вниз. Несмотря на декабрьский морозец, они ужасно потели в своей амуниции, которая делала их похожими на пришельцев из будущего.

На реденьком газончике одиноко стоял Том Монк и, не отрываясь, смотрел вверх. Я только сейчас заметил, что в затылок ему нацелено полдюжины «глоков».

Обитателей дома эвакуировали. Единственным признаком жизни были рождественские гирлянды, мерцавшие в окнах то белым, то красным, то зеленым светом.

На улицу выглянула молодая женщина с малышом на руках. Она тут же спряталась, но Монк продолжал смотреть на ее окно, даже когда в комнате погас свет.

– Его жена, – произнесла Эди, и под вспышками голубых сирен у нее на щеках заблестели слезы. – Бедная женщина, бедный парень.

– Нет, – откликнулась Уайтстоун. – Он убийца. И пора схватить этого ублюдка.

Вооруженные офицеры отступили, вперед вышли полицейские с овчарками. Люди встали на колени рядом с собаками, поглаживая их благородные головы и ласково шепча.

Монк обернулся, услышав лай. Он распахнул свою старую шинель, и я увидел, что из огромного потайного кармана, какие бывают у взломщиков, торчит дробовик двенадцатого калибра – того самого, из Поттерс-Филда.

Вокруг зазвучали громкие, напряженные голоса.

– Есть цель! – крикнул кто-то.

– Огонь! – откликнулась Уайтстоун.

И ночь вспорол треск выстрела – единственного, но такого оглушительно долгого, что сердце похолодело. Голова Монка дернулась, будто от удара наотмашь, и затылок взорвался мешаниной крови, костей и мозга. Сержант рухнул на траву, словно поверженный воин – британский воин, которым он на самом деле и был.

Вся моя ненависть к Монку вдруг исчезла, уступив место горечи и грусти. Я хотел подойти, но почувствовал, как на плечо легла рука Уайтстоун.

– Для одного вечера вам уже достаточно, Макс. Рождество почти наступило.

Она дала команду, и офицеры спустили собак.

Тридцать восемь

Было воскресное утро.

Скаут сидела у окна – ждала маму. Огромный мясной рынок закрылся на выходные, улица была почти пуста, и над этой безмятежной картиной поднимался белый купол собора Святого Павла.

По телевизору показывали, как в дом номер десять по Даунинг-стрит входит член парламента от Северного Хиллингдона. Следом шла Сири Восс, прижимая к груди толстую папку, словно младенца.

Бен Кинг застенчиво улыбнулся журналистам, которые галдели наперебой.

– Примите наши поздравления! Несколько слов, господин министр!

– Вы – самый молодой секретарь казначейства в истории. Что вы чувствуете?

– Какой политики вы будете придерживаться на новом посту? Намного ли измените курс?

– Как собираетесь организовать работу фракции, мистер Кинг? Намного ли измените курс? Расшевелите их всех?

Кинг вполголоса поздоровался с полисменом, стоящим у двери, и тот взял под козырек. Политик и Сири Восс вошли в дом, а у меня опять схватило поясницу.