Книга Рудольф Нуреев. Неистовый гений - Ариан Дольфюс

Линн дополнила со своей стороны: «С Рудольфом было всегда три спектакля в одном. Разумеется, сам балет, а затем церемония выхода на поклоны, очень изысканная, особенно когда он танцевал с Марго. И наконец, выход артистов, при котором магия шоу продлевалась…»{558}.

В артистическую уборную к Рудольфу шли вереницы друзей и удачливых незнакомцев, спешивших принести свои поздравления, и иногда он только через час мог выйти из театра. Но фаны уже ждали его, несмотря на дождь, снег или ветер. Кто‑то просил автограф (Рудольф всегда подписывался Noureev, на французский манер), кто‑то просто хотел взглянуть, чтобы сохранить в памяти его образ, образ человека на все времена… По словам Линн, «Рудольф никогда не избегал общения со своими фанами. Он прекрасно знал, чего от него ждала его публика. Он терпеливо раздавал автографы, глядя в лицо каждому»{559}.

Однако так было не всегда. Если Рудольф торопился поскорее закончить, если был в плохом настроении или его ждал важный ужин, то он, непредсказуемый, мог пройти быстрым шагом, расталкивая толпу и бросая высокомерные взоры на публику. Однажды он сказал британской танцовщице Майне Гилгуд: «Смотри, пришли поглазеть на зверя в клетке, как в зоопарке…»{560}.

Поскольку Нуреев на публике всегда был педантичным постановщиком собственной жизни, то каждый его выход сам по себе был шоу. В 1970 году Пьер Журдан в своем документальном фильме о Нурееве{561} запечатлел эту невероятную сцену. Рудольф в длинном черном кожаном пальто и норковой шапке выходит из театра, пробирается сквозь толпу, принимает розу, протянутую ему обожателем, и использует ее, чтобы осенить крестом присутствующих. Бог Нуреев благословляет своих верноподданных. С широкой полунасмешливой‑полурадостной улыбкой.

Нет ничего удивительного в том, что с фанатами (сестрички Перри — редкое исключение) Нуреев предпочитал держать дистанцию. Он никогда не реагировал на их замечания по поводу очень высокой стоимости билетов, не был ни словоохотливым, ни щедрым (в частности, он не подарил своим фанам ни одной пары балетной обуви, хотя эта традиция широко распространена среди танцовщиков), но тем не менее он мог быть и внимательным по отношению к ним. Однажды группа американских поклонников приехала на его выступление в Париж 17 марта, в день его рождения. «Я позвонила ему по телефону, чтобы поздравить, — рассказывала Сэнди, — и он сказал: „Приходите ко мне после спектакля!“ — „Но нас 80 человек!“ — ответила я ему. „Ничего страшного. Приходите все!“ И мы все, совершенно смущенные, отправились к нему на набережную Вольтера, в эту потрясающую квартиру»{562}.

Для многих фанатов — и мужчин, и женщин — Нуреев был очевидным объектом сексуальных мечтаний. Но в отличие от других звезд, иногда позволявших себе легкие интрижки, рассчитанные, как правило на пиар, он решительно избегал отношений сексуального характера со своими поклонниками или поклонницами. Его многочисленные приключения никогда не касались его почитателей, с которыми он поддерживал двойственные отрицательно‑уважительные отношения. Рудольф был очень подозрителен к людям, не входившим в круг его близких друзей, особенно в первые годы жизни на Западе; ему всегда казалось, что среди его знакомых (случайных знакомых) могут оказаться советские эмиссары с далекоидущими планами. Он также всегда стремился сохранять дистанцию, быть на определенной высоте. В этом смысле он «находился в некоем аутизме стоящего над всеми божества, которое полностью отрешено от желаний других, но подчинено только своему собственному желанию», — отмечал писатель и психоаналитик Филипп Грембер{563}.

Рудольф, как известно, культивировал саркастический, черный юмор по отношению к другим, в том числе и к своим фанам. Однажды он задал Филиппу Гремберу странный вопрос:

— Почему большинство моих самых верных поклонниц страдает ожирением?

Психоаналитик, находившийся под фрейдистским влиянием, ответил ему большим письмом, в котором все разложил по полочкам. Назвав поклонниц Рудольфа «прекраснозадыми Венерами, поклонявшимися культу Аполлона», он сделал вывод, что их избыточный вес может быть результатом «аффективной фрустрации, компенсированной булимией». Постоянно ускользающий от них Нуреев стал, таким образом, «архетипом мужчины, которого надо съесть». Но в то же время они запрещают себе приближаться к нему, имея тело, «не соответствующее критериям худобы, к которым стремится танцовщик». Эти женщины (главным образом американки) расценивают себя также как «матери‑кормилицы». «Ваши поклонницы, Рудольф, — писал Грембер, — интуитивно понимают, до какой степени судьба танцовщика хрупка и ранима под обманчивой видимостью славы». И наконец, психоаналитик выдвинул еще одну гипотезу: избыточный вес поклонниц — это воплощение «возврата подавленного желания» самого танцовщика, который находится в состоянии постоянной борьбы с искушением съесть лишнее. «И вот отвергнутые килограммы возвращаются в толпу верных толстых почитательниц!» (В скобках замечу, что Грембер, оставив свой труд в приемной Парижской оперы, так и не узнал, какого же мнения был Нуреев о его анализе.)

Будучи человеком от природы проницательным, Рудольф подозревал, что переливающийся через край энтузиазм «нуреевистов» имеет свойство быстро улетучиваться. «Сегодня я, но не исключено, что завтра будет кто‑то другой», — говорил он в 1965 году{564}. Однако до сих пор никто из танцовщиков не был удостоен такого же обожания.

Рудольф видел, как его фанаты стареют вместе с ним, как с возрастом становятся менее шумными, как все более разочаровываются по мере того, как он терял свое великолепие. К концу восьмидесятых залы были по‑прежнему полны, но толпа поклонников явно поредела.

Шарль Жюд вспоминал: «Люди осаждали его все меньше и меньше… Возможно, и потому, что боялись его. И это его очень огорчало. По‑настоящему»{565}. Всю свою жизнь Нуреев путешествовал с этим эскортом фанов, следующих за ним по пятам. Они были постоянным индикатором его таланта, его успешности… Но как только его звезда стала закатываться, многие отпали. Это означало не только конец его карьеры, но и близкий физический конец, о чем знал только он один.

Рудольф Нуреев был также лакомым куском для прессы, и не только для обозревателей из рубрики «Культура». Так, в 1963 году газеты всего мира раструбили о том, что танцовщик был арестован в Торонто канадской полицией, потому что он попытался дать пинок под зад полицейскому, который не советовал ему танцевать на улице глубокой ночью. В 1967 году было сообщено, что Нуреева и Фонтейн задержали на вечеринке в Сан‑Франциско, устроенной местными хиппарями; причина задержания — курение марихуаны. Телевидение немедленно оказалось на месте и запечатлело Марго в ее роскошном белом манто из меха горностая и Рудольфа в узких брючках и рубашке‑поло за решеткой «обезьянника». Надо было видеть Рудольфа перед лесом микрофонов, хранящего абсолютное молчание на протяжении достаточно долгого времени (о эта знаменитая театральная пауза!), чтобы понять, до какой степени он умел использовать свой имидж.