Книга Любовь и злодейство гениев - Сергей Нечаев

* * *

«Я всегда думаю о том, что моя внутренняя и внешняя жизни основаны на работах и мыслях других людей, живых и умерших, и что я должен расширять себя, чтобы давать миру столько же, сколько я получил и продолжаю получать сейчас».

(Альберт Эйнштейн)

Принято считать, что отношения Альберта и Милевы переросли в настоящую любовь весной 1899 года. В то время в письмах он стал называть ее Долли, а она его — Джонни.

У Роджера Хайфилда и Пола Картера по этому поводу читаем:

«Она стала его „милой малышкой“ или „милой возлюбленной малюткой“. Но воображение Эйнштейна этим не ограничилось. В разные периоды он называл Милеву своей маленькой колдуньей, своим лягушонком, своим котенком, своим уличным мальчишкой, своим ангелом, своей правой рукой, своим бессменным ребенком, своей маленькой чернушкой и придумал множество вариаций упомянутых имен. Она же была более постоянной, именуя его „Джонни“. Это прозвище впервые появляется в том же письме, где в первый раз фигурирует обращение на „ты“. Вот оно, самое короткое и нежное из всех ее писем.

„Мой милый Джонни!

Потому что ты мне так дорог и ты так далек от меня, что я не могу тебя поцеловать, я пишу тебе, чтобы спросить, нравлюсь ли я тебе так же, как ты нравишься мне? Ответь мне немедленно.

Целую тебя тысячу раз. Твоя Долли“.

Ответ на это письмо, если он и существовал, не сохранился».

В это время Альберту Эйнштейну было двадцать лет. Он был красивым молодым человеком, расточающим свое природное обаяние, страстно любящим жизнь, женщин и, как ни странно, парусный спорт (по весьма необычной причине, о которой будет сказано ниже), но с характером, отнюдь не исполненным благовоспитанности и аскетизма.

По отзывам современников, он был наделен тем типом мужской красоты, который особенно ценился в конце позапрошлого века: рост под сто семьдесят, правильные черты лица, нечесаная грива черных, как смоль, волос, чуть фатовские усики… Короче говоря, он выглядел человеком достаточно хорошо физически развитым и весьма привлекательным.

Милеве Марич в декабре 1899 года исполнилось двадцать четыре. Мнения о ее внешности весьма противоречивы. Одни описывают ее, употребляя слова «хорошенькая», «милая», «застенчивая», «доброжелательная», «непритязательная» и «скромная». Для других она — «маленькая» и «плоская», да к тому же «невзрачная хромоножка». Прямо скажем, большой красотой она не отличалась и имела раздражающе-сильный акцент. Ко всему прочему, она страдала туберкулезом суставов и по этой причине, действительно, заметно хромала. А вот мать Эйнштейна — не самая доброжелательная женщина на свете — дала ей злое прозвище «книжный червь».

Лицо у Милевы было неброское, черты его — приятно округлые, но подбородок — неожиданно волевой. Рот — большой и неулыбчивый, взгляд — скорее, властный. При этом ей были свойственны замкнутость и стремление держаться в тени, обусловленные тем, что сверстники никогда не считали ее физически привлекательной.

Фридрих Вайсенштайнер пишет:

«Альберт не мог не обратить на нее внимания. Не потому, что она была так уж красива или хотя бы мила, а просто потому, что она была женщиной».

Немного не так. Он обратил на нее внимание потому, что она была определенно очень умной и очень талантливой женщиной, хотя, глядя на нее в первый раз, это было непросто предположить.

В одном из писем Эйнштейн написал ей:

«Я потерял разум, умираю, пылаю от любви и желания. Подушка, на которой ты спишь, во сто крат счастливее моего сердца! Ты приходишь ко мне ночью, но, к сожалению, только во сне».

А вот выдержка из еще одного его письма:

«Куда бы я ни шел, я нигде не нахожу себе места, мне недостает твоих ручек, твоих горячих губок, полных нежности и поцелуев. Когда тебя нет, у меня пропадает все: и уверенность в себе, и работоспособность, и жизнелюбие… Короче, без тебя моя жизнь — не жизнь».

Как он только не называл ее в своих письмах!

Судя по словам «целую тебя туда, куда ты мне позволишь», отношения между ними быстро стали весьма далеки от чисто дружеских. И вообще складывается впечатление, что Эйнштейн, находясь вдали от Милевы, только и думал, что о ней. Удивительно, но при этом он постоянно забывал поздравить ее с днем рождения. По всей видимости, у него уже к тому времени вполне сложилась очень «эйнштейновская» черта характера: способность написать полное любви письмо и тут же выбросить из головы образ той, кому оно предназначалось.

Как уже отмечалось, поначалу чувство не было взаимным. Любил и открыто признавался в этом Эйнштейн, а Милева Марич не показывала и следа страсти. Но очень скоро ситуация коренным образом изменилась. В его письмах почти исчезли эротические излияния. В одном из них, например, он поместил чертеж своей стопы с указанием длины каждого из пальцев. Зачем? А чтобы Милева связала ему зеленые шерстяные носки. И был указан конкретный срок — одна неделя. И, что удивительно, этот заказ был выполнен.

* * *

В июле 1900 года Альберт Эйнштейн окончил Политехнический институт, а вот у Милевы, единственной на всем курсе, возникли проблемы. Он сдал выпускной экзамен со средней оценкой 4,91 (высшим баллом была «шестерка»), а Милева набрала 4,00. В принципе, это был проходной балл, но, как пишет Фридрих Вайсенштайнер, «по какой-то причине, которую сейчас установить невозможно, диплом ей не дали».

«Образование — это то, что остается после того, когда забываешь все, чему учили в школе».

(Альберт Эйнштейн)

В связи с этим Милева решила вновь сдавать экзамены на следующий год. Однако в 1901 году все оказалось еще сложнее: мало того что она совсем выпала из общего учебного процесса, но теперь еще и была беременна.

Биографы Эйнштейна Роджер Хайфилд и Пол Картер пишут об этом так:

«Милева попыталась пересдать выпускные университетские экзамены в конце июля 1901 года. По-видимому, в ее ситуации на успех рассчитывать не приходилось. Беременность стала для нее серьезным психологическим испытанием и, кроме того, судя по ее письму к Эйнштейну, написанному в самый разгар подготовки, Милеву все время отвлекали мысли о нем, она скучала и не могла сосредоточиться. Она писала ему, что много работает, что ей нужно изучать труды и лекции Вебера, но тут же прибавляла, что „ни одной минуты не проходит“ без того, чтобы она не думала о встрече с ним».

У Карла Зелига по этому поводу читаем:

«Ее туповатая медлительность часто делала ее учебу и жизнь безрадостной. Милева казалась окружающим мрачной, неразговорчивой и неприветливой».

А еще этот биограф Эйнштейна характеризует ее так: