Книга Вселенский неудачник - Дмитрий Емец

– Не надо меня выставлять. Я и сам не знаю, зачем заявился. Просто нашел в кармане вашу карточку. Прощайте!

Я сунул Сапчуку-Махарадзе руку и, повернувшись, стал пробираться к выходу. Я двигался как во сне, лавируя между завалами технохлама. Про изобретателя я почти сразу забыл и даже удивился, когда он догнал меня и схватил за рукав.

– Обождите! Уйдете, а я не найду себе места, буду думать, зачем приходили. Вы же не просто так заявились?

– Через три-четыре часа я буду мертв. Мне прострелят грудь из бластера. К вам я пришел, потому что думал отсидеться эти несколько часов, – с внезапным равнодушием к собственной судьбе произнес я.

Сам не знаю, что заставило меня открыться: возможно, жаждал сочувствия или сказалась тяга к театральным эффектам. Изобретатель с любопытством наклонился ко мне:

– Почему вы так уверены? Вы связаны с мафией? У вас враги? И откуда такие точные сроки? Почему именно сегодня, ведь, формально говоря, вас могут убить завтра, послезавтра или через неделю?

– Нет, именно сегодня. Сегодня до одиннадцати я буду мертв, и это так же верно, как болтливый кибермех во флаерсе, приятель в метро или ступенька бассейна, на которую какой-то идиот-робот пролил жидкое мыло.

На лице Махарадзе что-то мелькнуло.

– Вы меня заинтриговали. Давайте, пожалуй, вернемся к нашему коньячному аппарату, и вы мне все расскажете. После пары стаканчиков голова варит намного лучше.

Мы вернулись, и я незаметно выложил ему всю историю, начиная с того момента, как он сполз в баре под стол, а я забрел в магический салон. Махарадзе слушал меня внимательно, задавал вопросы и выпытывал подробности, главным образом касающиеся разговора в салоне и последовательности событий.

– Это поразительно! – воскликнул он, когда я закончил. – Ваш рассказ досконально подтверждает мою гипотезу о возможности непродолжительного хронообмена без нарушения структуры пространственной ткани!

– В самом деле? – вяло поинтересовался я.

– Мое последнее изобретение служит как раз для этого. Беда только в том, что я ни разу не получал еще фактических подтверждений, что оно работает.

Честно говоря, это меня не удивило.

– А что вы изобрели?

– Синхронизированный двусторонний рассеиватель хроноволн, – с гордостью произнес маленький человечек.

– А-а, – вежливо протянул я.

– Вы меня, кажется, не поняли: ведь рассеиватель хроноволн – это машина времени! – нетерпеливо воскликнул Махарадзе.

Если у меня не отвисла челюсть, то лишь потому, что я ему не поверил.

– Именно машина времени! – повторил Махарадзе. – Разумеется, возможности у нее ограничены плотностью спиралей самого времени и его малой способностью к сжатию. Амплитуда волновых колебаний в максимальном разрыве не превышает двух дней, считая от настоящего момента. Ну и наконец, пребывание в другом пространственном полюсе может продолжаться лишь считанные минуты, которые тем короче, чем больше масса перемещаемого тела и чем дальше момент перемещения отстоит от настоящего.

– Жаль, что в вашей машине нельзя сбежать от бластерного луча. А то бы я перенесся куда-нибудь в прошлое или в будущее – и оставил свою судьбу с носом, – мечтательно сказал я, ощущая, как коньячное тепло медленно поднимается по артериям к моему мозгу.

Хотя я сболтнул это наобум, Сапчук-Махарадзе задумчиво уставился на меня и вдруг так взмахнул рукой, что расплескал свой бокал.

– Я понял! Вы дали мне подсказку! – вскричал он. – Теперь я знаю, кто был тот дельфийский оракул, который предсказал вам будущее!

– Разве вы знакомы с этим мерзким типом? – удивился я.

Коньячный гений ухмыльнулся:

– Не спешите с выводами. Разумеется, я с ним знаком. Но вы-то знакомы с ним куда лучше, потому что это...

– Кто? Мой приятель из метро? Изобретатель покачал головой:

– Нет, ваш приятель здесь ни при чем. Оракулом были... вы сами!

– Ерунда какая-то. С чего вы так решили?

– Сами подумайте. Это были вы, которого я отправил, а точнее отправлю в прошлое на моей хрономашине. Странно, что вы не догадались, – ведь сами сказали, что оракул все время боялся исчезнуть, да и ваше прошлое знал во всех подробностях. Наверное, все дело в том, что динамик искажал голос, ну и психологически вы не были готовы к встрече с самим собой – вот и не узнали.

Я задумался. В первую секунду высказанная красноносым гением версия показалась мне бредовой, но, вспомнив кое-какие выражения оракула, я вдруг ощутил, что Махарадзе вполне может быть прав и оракул – это я. Правда, все равно оставались кое-какие непроясненные вопросы – например, почему оракул так меня раздражал?

– Что же он ничего мне не сказал? – спросил я.

Маленький человечек удрученно заглянул в бокал, где коньяк теперь плескался на самом дне. Кажется, он подумывал, не налить ли себе еще, но сомневался.

– Вы лучше у себя спросите, почему он так поступил. Возможно, ему был лучше известен ваш характер, – заявил он.

– Допустим, у него был резон, – согласился я. – Он очень торопился, а мое изумление отняло бы слишком много времени... Но куда он, то есть я, исчез потом?

Изобретатель с достоинством ткнул себя пальцем в грудь:

– Темпоральная формула Сапчука-Махарадзе. Как вы считаете, не нахально было назвать ее в свою честь? В этой формуле икс – плотность волн времени, игрек – масса объекта, а зет – дальность временного десантирования. Проще говоря, рано или поздно хроноткань обнаруживает подвох и выталкивает объект обратно.

– А почему так?

– Я уже, кажется, упоминал, что при хронообмене происходит нарушение пространственной ткани, и чем больше масса объекта, тем серьезнее это нарушение. Мы с вами, как и остальные в этом пространственном разрезе Вселенной, существуем в едином монолитном хроновремени, очень плотном и целостном. Точнее даже, не существуем, а являемся его частью, словно увязли в некой резинообразной клеистой массе. Отправляя физический объект в иную хроноволну, мы заставляем наше хроновремя растягиваться, но очень скоро оно спохватывается и втягивает нас обратно. Я не слишком наукообразно объясняю?

– Отнюдь нет.

– Вот видите, а вы поначалу утверждали, что я вчера сыпал терминами. Это меня и насторожило, тем более что пьяный я склонен скорее к упрощенчеству. Могу, например, построить перпетуум-мобиле из обожженных спичек, – хмыкнул Махарадзе.

Я уставился на хромированный бок коньячного аппарата, чувствуя, что меня вновь начинают терзать сомнения.

– Постойте, кажется, ваша версия неверна. Допустим, тем оракулом действительно был я. О выигрыше, приятеле и скользкой ступеньке – согласен, я мог помнить, но откуда мне могло быть известно, что меня убьют? Ведь по идее, чтобы точно знать это, к тому времени я должен был быть уже мертв, а если я был мертв, то как же тогда говорил с собой?