Книга Танцующая в Аушвице - Паул Гласер

Наша встреча с Джоном получилась очень теплой и сердечной, мы не скрывали своих чувств. По его настоянию мы договариваемся, что не будем ничего рассказывать его детям об их еврейских корнях. И ничего о концлагерях. Это лишний груз для неокрепших детских душ, он им ничего не дает. Груз семейного прошлого слишком тяжел, а детям надо идти вперед в их молодую жизнь, а не тащить за собой годы войны, в которые они не жили. Дети должны иметь возможность свободно развиваться. Поскольку жена Джона Элизабет католичка, их дети крещены в католичество. Этим семья Джона окончательно порывает с нашим прошлым. Брат больше не ищет контактов с нашими племянниками и племянницами, пережившими Холокост. Так будет лучше для детей и для него самого, считает он. Безо всяких ссор он перестает посещать ежегодные встречи с несколькими выжившими в лагерях родственниками, несмотря на приглашения, которые он исправно продолжает получать. Мне нравится поддерживать отношения с родней, но я считаюсь с тем, что Джон — мой младший брат-интроверт. Каким был, таким и остался.

В тот первый раз, когда я приезжаю в Нидерланды, я встречаюсь и со своим бывшим мужем Лео. В своей писульке адвокат предостерегал меня от посещений родины, потому что я тут же буду арестована. Но я хочу показать ему, что его запугивания не подействовали. Я очень рада тому, что он посидел в тюрьме за подлое предательство, которое он совершил в годы войны, выдав меня полиции.

Он — первый, кого я решаю навестить в Ден-Босе. Я надеваю свое самое красивое платье, красное пальто и иду.

Роза. Снова в Нидерландах

Прохожу по знакомым улицам и по мере приближения к его дому замедляю шаг. Я узнаю каждый дом. На углу маленького скверика я сажусь на скамейку, закуриваю сигарету и смотрю на двух детишек, играющих рядом. Район выглядит таким же, как прежде. Что я скажу ему? А если я не застану его дома? Я все больше сомневаюсь и думаю, не зря ли я это затеяла. Я сижу в скверике еще немного, но начинает накрапывать дождь. Я говорю себе, что мое сомнение сродни трусости, а я вышла живой и не из таких передряг. Я встаю, подхожу к дому Лео и звоню в дверь. Он открывает сам и, издав несколько нечленораздельных звуков, с открытым ртом застывает в дверном проеме. Он выглядит сильно постаревшим и потерянным. Это меня вполне устраивает.

— Привет, Лео! — говорю я ему, и он что-то бормочет мне в ответ.

Поскольку дождь идет все сильней, он приглашает меня войти в дом. Я отказываюсь и отвечаю, что лучше постою под дождем. Он глупо таращит на меня глаза, а я сообщаю ему, что он ужасно выглядит. И я рада, что за свое жалкое предательство ему пришлось провести весь прошлый год в Вюгте. Желаю ему жить как можно хуже, разворачиваюсь на каблуках и эффектно ухожу в дождь. Свернув за угол, останавливаюсь и делаю глубокий вдох. Все прошло так, как я и хотела.

По пути к родительскому дому я прохожу мимо вокзала, который жестоко разбомбили британцы. Мусор по большей части убран, но на стенах и крышах все еще видны следы разрушений. Вокзал, тем не менее, уже действует. Наш дом и все ближайшие строения под бомбами превратились в руины. Я знала об этом, но своими глазами не видела. И все же я не прихожу в ужас. Слишком часто мне встречались разбомбленные дома, я своими руками разгребала завалы. От нашего дома почти ничего не осталось — лишь одна стена, граничащая с таким же разбомбленным домом соседей, и стена кладовой. Все прочее превратилось в огромную гору щебня.

Я взбираюсь по этой горе и вижу за ней сад с остатками сарая. В этом сарае недолго прятались подпольщики, рядом с ним я закопала семейные фотоальбомы и фильмы о танцевальной школе. Я определяю точное место, дожидаюсь сумерек, чтобы не привлекать к себе внимания, и достаю маленький совочек, который привезла сюда в большой сумке.

Я быстро нахожу свой тайник. Альбомы почти все попортились, но фотографии сохранились довольно хорошо. Находятся также негативы и пленка. Я вынимаю фотографии из разваливающихся альбомов и перекладываю в сумку. Тем временем становится темно и, пока никто меня не заметил, я снова карабкаюсь по горе щебня и спускаюсь на улицу.

Вернувшись в Швецию, я вклеиваю спасенные фотографии в новые альбомы и делаю под ними подписи. Так мне удается спасти что-то оставшееся от моей юности, моей семьи и моей танцевальной школы.

На следующий день я снова хожу по городу, осматриваю и фотографирую разрушенные здания и ищу нашего бывшего соседа, господина Пейненбюрга. Никогда не забуду, как он был добр ко мне и к моим родителям. Именно он довез нас до вокзала, когда мы были вынуждены бежать. Сейчас он живет со своей семьей на временной квартире, поскольку его дом был разбомблен. Это катастрофа не только для него, но и для меня, ведь книгу, над которой я работала в лагере Вюгт, я отослала ему. И эта книга погибла при бомбежке.

Несмотря на случившееся с г-ном Пейненбюргом во время войны несчастье, сегодня у него все в относительном порядке. Да и выглядит он точно так же, как прежде. Детишки здоровы и здорово подросли. Мы говорим о прошедших годах как о давнем прошлом, хотя с момента нашей последней встречи прошло всего несколько лет, вспоминаем моих родителей и наших общих знакомых. Ближе к вечеру я с ним прощаюсь.

Руины родительского дома с танцевальным чердаком, Ден-Бос

Днем позже я отправляюсь на поезде в Наарден к Магде Колье. На вокзале покупаю ей большой букет цветов. Мой брат уже посещал ее, забирал оставшиеся деньги и вещи. Деньги были аккуратнейшим образом сохранены, равно как и все чеки на высланные мне продуктовые посылки. Жаль только, что нам эти деньги не пригодились. После войны правительство ввело новые деньги и, борясь с черным рынком ходивших во время войны денег, признала недействительными все старые денежные знаки. Мой брат связался по этому поводу с соответствующим чиновником, но тот сообщил ему, что было бы лучше, если бы наш отец положил все свои деньги в указанный немцами банк. Тогда они были бы официально зарегистрированы. А так он ничего не может сделать… Часть драгоценностей тоже пропала. Вероятно, их присвоил Кейс. Печально, поскольку потеря материальных ценностей стала для нас и утратой немногих “осязаемых” воспоминаний о нашей матери.

Роза навещает бывшего соседа в Ден-Босе

Вступив на дорожку, ведущую к дому, я узнаю все до мельчайших подробностей. Деревья по краям дорожки, поворот налево и сам дом. На меня шквалом обрушиваются воспоминания. В последний раз я была здесь с матерью, нас вел под конвоем полицейский… И прежде чем я успеваю это понять, я оказываюсь у входной двери. Встреча получается самой что ни на есть сердечной, мы обмениваемся сотней поцелуев.

Несмотря на радость встречи, Магда выглядит какой-то обеспокоенной. Она похудела, и под глазами у нее темные круги. Она рассказывает, что ее мужа Хенка арестовали, потому что он был женат на немке и сам был членом НСД. Все решили, что на нас с матерью заявил именно он. Его “предательство” очевидно, таким был вывод полицейского расследования. Для защиты мужа Магда могла бы нанять адвоката, но у нее не было денег ему заплатить. А еще, рассказывает Магда, ее третируют на улице, даже те соседи, что прежде были с ней любезны. И все потому, что она — немка. Хозяин магазина даже отказался принимать у нее продовольственные талоны. Я стараюсь ее подбодрить, обещаю написать в комиссию по расследованиям письмо об их с Хенком невиновности. Я сделаю это, как только вернусь в Швецию. Они же невероятно помогли мне, когда я была в беде! А теперь я обязательно помогу им.