Книга Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова

— Софья Августовна! Миленькая! Расскажите. Это для меня так важно!

— Сначала Кора вообще не хотела с нами разговаривать и даже дверь не открывала. Потом, испугавшись скандала на площадке и любопытных соседей, все-таки впустила в квартиру. Прямо в прихожей мама начала требовать вернуть ей картину, а Кора упорно стояла на своем и твердила, что она ее отдала. Наконец мама не выдержала и пригрозила ей милицией, но Кора только рассвирепела и принялась нас оскорблять. Столько гадостей в свой адрес я никогда больше не слышала. Окончательно разойдясь, она вдруг крикнула, что сама сдаст нас в милицию и там этому будут только рады, потому что мы обе — контрреволюционерки, живем по поддельным документам и место наше в тюрьме. «Ты и твоя дочь будете заживо гнить в камере, и никакая картина вам уже не будет нужна!» — выкрикнула она, и тут моя мать…

Софья Августовна оборвала себя на половине фразы и вдруг всхлипнула.

— Почему вы плачете? Что такого ужасного сделал ваша мама?

— Она ее прокляла, — горестно прошептала Софья Августовна и прикрыла глаза. Маленькие слезинки одна за другой покатились из-под крепко сжатых век и сбегали по морщинистым щекам.

Я наклонилась вперед и осторожно погладила Софью Августовну по худому плечику:

— Не стоит расстраиваться. Не принимайте это так уж всерьез. Ну, прокляла, и ладно! Великое дело!

— Как вы не понимаете? Проклинать другого человека — величайший грех. Проклятие всегда возвращается назад. Я это на себе испытала. Все плохое, что ты пожелал другому, вернется к тебе и твоим родным сторицей. Мама была верующим человеком, знала это и все равно не сдержалась.

Софья Августовна подняла на меня заплаканные глаза:

— Но самое ужасное заключалось в том, что она слово в слово повторила сказанное… когда-то давно одной женщиной… Мама ненавидела ее, осуждала и вдруг сама… сама повторила то же самое.

— Все правильно она сделала. Ничего другого эта гадина Кора и не заслуживала, — вмешалась Роза.

— Что ты понимаешь! — всхлипнула Софья Августовна. — То, что сделала моя мама, ей во век не простится.

— Да что ж такого она сказала? — В глазах Розы плескалось жгучее любопытство.

Софья Августовна посмотрела на нее несчастным взглядом и тихо произнесла:

— Будь проклят тот, кто бесчестно завладел этой картиной, единственно дорогим, что у меня осталось. Теперь ни он сам, ни его потомки до седьмого колена не будут знать счастья…

— Ну и что? Как есть, так и сказала, — фыркнула дворничиха.

— Как ты можешь? Своим проклятием она обрекла их на вечное горе. Всех! Детей, внуков, правнуков! А ведь они не в чем ни виноваты и теперь даже не знают, почему страдают. Им даже в голову не приходит, что все это из-за какой-то картины. Может, они никогда о ней даже не слышали. Пойми ты! Ни одна, даже самая лучшая в мире, картина не стоит людского счастья.

Софья Августовна повернулась ко мне и спросила:

— Почему им так нужна была эта картина? Зачем они все так за нее цеплялись?

— Вы имеете в виду вашу маму и Кору?

— Не только.

— А кто была та, другая женщина?

Софья Августовна опустила голову и тихо прошептала:

— Неважно.

Глава 21

Разговор в дворницкой получился тягостный. Софья Августовна расстроилась, и так славно начавшийся ужин закончился слезами. Почувствовав себя неловко, я заторопилась домой, а Роза, до того момента никуда не собиравшаяся, вдруг подхватилась и пошла меня провожать.

— Где же теперь искать эту картину? У кого? — задумчиво произнесла я, не замечая, что говорю вслух.

— У нее, у змеи подколодной. Где ж еще? — проворчала идущая рядом Роза.

От неожиданности я вздрогнула и покосилась на дворничиху:

— Считаете, она действительно осталась у Коры?

Вопрос Розе не понравился.

— На что это ты намекаешь? — возмутилась она.

— Ни на что, — удивилась я.

Я не придуривалась, изумление мое было искренним, и никакого подтекста в моих словах не содержалось. Разговор с Софьей Августовной настолько меня вымотал, а голова была так занята мыслями о пропавшей картине, что Розе я ответила чисто машинально. Сказала первое, что пришло в голову. Она же мои слова истолковала по-своему:

— Думаешь, мой дед взял эту картину? Ведь так? Только это неправда. Если бы Кора, змеюка подколодная, не была виновата, она бы сюда не приходила и прощения бы у барыни не просила.

Сообщение было настолько неожиданным, что я оцепенела и потрясенно уставилась на Розу.

— Кора просила прощения? — переспросила я, думая, что ослышалась.

— А я тебе о чем толкую?

— Когда это случилось?

— Месяца через два после скандала.

— И как все произошло?

— Как в кино! Если бы мне не мать, а кто другой рассказал, так не поверила бы.

Роза округлила глаза и понизила голос до трагического шепота:

— Днем это случилось. Дома, кроме моей бабки и барыни, никого не было. Бабка сидела в большой комнате, барыня у себя. Вдруг открывается дверь и входит женщина. Худю-ю-щая! И вся в черном! С головы до ног! Даже платок на голове и тот черный. И низко так на лоб надвинут, что лица не видно. Она голову чуть приподняла, зыркнула на бабку из-под платка и… шасть мимо нее в маленькую комнату. А бабуля и слова сказать не может, от ужаса так вся и обмерла. Уж такие глазищи страшные были… не передать. Сидит она, дрожит, а сама слушает, что там за занавеской происходит.

— Что? — выдохнула я.

— Сначала барыня коротко вскрикнула, потом раздался глухой стук, будто что тяжелое и мягкое уронили, потом бормотание невнятное послышалось. Тут бабуле совсем жутко стало. Соскочила она со стула и хотела на улицу бежать, да ноги сами к занавеске понесли. Заглянула в щелочку и видит: посреди комнаты стоит барыня, а перед ней на коленях та женщина.

— И она со спины узнала Кору?

— Ничего не узнала! Это потом барыня сказала, кто приходил. Да ты не перебивай, слушай!

Я торопливо кивнула.

— Ну вот… Валяется она в ногах у барыни, целует ей башмаки и о прощении молит.

— И твоя бабушка все слышала?

— Ох, да не перебивай ты! Конечно, слышала! Рядом же стояла.

— И что Кора говорила?

— Каялась. Мол, грех на мне. Взяла у вас вещь и не уберегла. Виновата я перед вами крепко, но такой злой судьбы все же не заслуживаю. Муж арестован и уже расстрелян, саму меня тоже, того гляди, заберут. На кого тогда дети-сироты останутся? А если меня и не расстреляют, не выживу в тюрьме, помру. Напала на меня внезапно страшная болезнь, гложет изнутри, и я от нее медленно таю. А все из-за проклятия вашего. Христом Богом прошу, пожалейте, простите.