Книга Проклятие любви - Тамара Лей

— Ты искренне в это веришь?

— Разве это не так?

По лицу норманна пробежала тень, хотя взгляд по-прежнему оставался твердым. Он покачал головой.

— Где же тогда правда? — спросила она.

— Правда… — рыцарь смотрел куда-то мимо нее, словно ища ответа. — Правда в том, что я заслужил больше, чем прозвище, данное после Гастингса, оправдал и укрепил его кровью. Я жаждал крови людей, которые не были моими врагами, напротив, я вырос среди них и даже называл друзьями.

Райне трудно было дышать.

— Гастингс — это битва двух народов. — Она пыталась оправдать его, норманна, о чем прежде не могла бы и подумать. — Ты норманн, Максен, а саксы были твоими противниками. Что тебе еще оставалось делать?

Он взглянул на нее.

— Это ложь.

Не понимая, Райна нахмурилась.

— По рождению я норманн, но я жил в Англии и был воспитан саксами. Поэтому я больше сакс, чем подданный короля Вильгельма.

— Но он — твой король. Ты обязан сражаться на его стороне.

Пендери покачал головой:

— С такой жестокостью?

Да, об этом говорило прозвище, данное ему. Райна боялась расспрашивать, опасаясь, что он тогда прекратит разговор.

— Зачем ты сделал это?

Пендери смотрел на нее, но Райна сомневалась, что он ее видит.

— Для этого я всю жизнь осваивал воинское ремесло. Нильсу, Томасу и мне нужно было постоянно упражняться, чтобы перед отцом не упасть в грязь лицом. Я никогда не расставался с оружием. Всему, что я знаю, меня научил отец, но учился я, не сидя у него на коленях, а на кончике меча.

С отвращением Пендери провел рукой по волосам:

— Я убивал и до Гастингса, но сражался все время за правое дело. Но битва, в которую меня втянул Вильгельм, — это тяжелый случай. Я воевал не за земли, как многие рыцари, а за имя, за то, чтобы доказать себе, отцу, что я настоящий воин.

Нелегко было слушать его рассуждения, особенно потому, что перед глазами вставали лица отца и братьев. Того Максена, о котором он говорил, она не знала и не любила.

— Но ты раскаялся, — Райна подошла к нему. — Ты ушел в монастырь и отдал свою жизнь Богу, замаливая грехи.

— И ты думаешь, этого достаточно?! — воскликнул он.

— Для Бога — наверно.

Сверкая глазами, стиснув зубы, он шагнул к ней.

У Райны сердце ушло в пятки, но она старалась не подавать вида. Рыцарь прошел мимо нее и с размаху ударил кулаком по алтарю.

— Почему же он не освободит меня от мучительных воспоминаний, почему не перестанет терзать меня? День и ночь мои муки со мной.

Он покачал головой:

— Ты хотела узнать, почему я отпустил саксов, и я сказал тебе. Но не сказал того, что сделал я это и для себя.

Райна чувствовала, как его ноша начинает давить и на ее плечи, как сгибаются они под тяжестью, как щемит сердце. Зная, что это рискованно, она подошла все же к норманну и, положив одну руку ему на плечо, другой накрыла его кулак.

— Ты не простил себя, — вкрадчиво заговорила девушка, пытаясь не замечать напряжения его мускулов, которое вызвало ее прикосновение.

Лицо рыцаря было каменным, когда он повернулся к ней.

— Как я могу простить? Мой меч успокоился лишь тогда, когда на земле остались лежать бездыханные тела. Только после того, как я увидел…

— Что?

Он смотрел на нее какие-то мгновения, которые им обоим показались невыносимо долгими. Потом сказал:

— Нильс.

— Твой брат.

— Да.

— Что случилось?

Максен пытался отогнать видение, но оно неотвязно стояло перед глазами, словно все случилось вчера. Господи, нельзя рассказывать ей об этом, нельзя перекладывать груз на ее плечи, но вот ее глаза… Она должна знать, даже если после того отвернется от него.

— Я был мокрым с головы до ног, но не от пота, а от крови саксов, и хотя победа была на стороне Вильгельма, желание убивать у меня не пропало.

Стараясь придать лицу бесстрастное выражение, она кивком головы поощрила его продолжать. Его глаза сказали ей, что она может пожалеть об этом.

— Я был упоен рубкой, победой и искал новую жертву, когда услышал Нильса. Думая, что он хочет присоединиться ко мне, чтобы вместе покончить с саксами, я повернулся, но вместо сильного здорового воина перед моим взором предстал умирающий юноша, лежавший на груде мертвых тел. С него успели снять доспехи.

Райна вздрогнула, представив страшную картину.

— С него сняли все, что представляло хоть какую-то ценность. Да, это правда, Райна, — добавил он, видя ее удивление. — Его ограбили норманны, с которыми он сражался бок о бок. Так и лежал брат, погибший без славы и без почестей.

Девушка покачнулась — таким тяжелым показалось ей его бремя.

— Может, хватит? — крикнул он. Она крепче сжала руки.

— Это все, что ты хотел сказать? — мягко проговорила Райна, надеясь, что история закончена, и опасаясь, что придется узнать еще и не то.

— Ты готова слушать дальше?

— Говори!

— И тогда я ощущал, видел, даже пробовал…

— Что? — замирая от страха, спросила она.

— Кровь побежденных, море крови. Когда саксонские женщины пришли на поле брани искать своих близких среди мертвых, подолы их платьев намокли от крови, и они едва могли двигаться. Все эти жизни, Райна, потеряны только из-за жадности.

Она закрыла глаза:

— Я сожалею.

Рыцарь горько рассмеялся.

— Ты сожалеешь? Ты по рождению саксонка, у которой от рук норманнов погибла вся семья? Разве тебе не приходило в голову, что именно я мог убить твоего отца и братьев?

Она, открыв глаза, заглянула в голубую ледяную бездну.

— Приходило, но я не собираюсь всю жизнь оплакивать их гибель и смерть других. Ты должен простить себя, Максен. Битва давно закончилась, и произошла она не по твоей вине.

— В самом начале эта битва была для меня чужой, но в конце я сделал ее своей.

— Наверно, тогда это было неизбежно и правильно. Но сейчас все в прошлом, все кончилось.

— Кончилось? — он повернулся к ней. — А кого, ты думаешь, пошлет король подавлять мятеж Эдвина Харволфсона?

Она пошатнулась, будто от удара.

— Нет, Максен, этого не может быть!

— Будет, и опять кровь, пролитая во славу моего суверена, останется на моих руках.

Трудно было не отдаться во власть отчаяния, охватившего душу, но Райна нашла в себе силы.