Книга Белый лебедь - Линда Френсис Ли

— Это не ваше дело.

— Софи слишком горда, чтобы признаться в этом, но вы ей нужны. Необходимы.

— Убирайтесь! — рявкнул Грейсон.

— Вы ей нужны, так же как и она нужна вам. Перестаньте упрямиться и пойдите к ней.

— Я сказал — убирайтесь!

Генри выскользнул за дверь, и Грейсон остался в комнате один. За окнами стемнело, ночь окружила его. Нужно закончить работу. Завтра утром у него слушание, и он должен выиграть это дело. Сейчас он сядет и сосредоточится. Но вместо этого он распахнул дверь и вышел.

Было девять часов, горизонт потемнел. Он не стал стучать в дверь «Белого лебедя». Он воспользовался своим ключом. Диндра удивилась. Генри молча кивнул.

— Я скажу ей, что вы здесь. — Ди поднялась с кресла.

— Пусть сам о себе доложит, — проворчал Генри. Диндра посмотрела на него так, словно он сошел с ума.

— Она рассвирепеет.

Грейсон не стал ждать, пока они кончат препираться. Он быстро взбежал по лестнице и через секунду уже стоял у дверей хозяйских апартаментов.

Стучать он не стал.

Он вошел и замер на месте, увидев ее. Пеньюар из тонкой ткани просвечивал на золотистом свету. Она стояла перед высоким овальным зеркалом и смотрела на свое отражение.

Что она видит?

— У меня всегда захватывает дух, когда я вас вижу, — произнес он, не удержавшись.

Она не вздрогнула от удивления, не обернулась посмотреть на него.

— Почему? — прошептала она так тихо, что он угадал ее вопрос по движению губ. — Потому что я кажусь вам красивой? — Она протянула руку и коснулась зеркала. — Раньше я не была красива. Но теперь мужчины добиваются моего внимания и клянутся, что я самая красивая женщина в мире.

Громко захлопнув дверь, Грейсон прошел по комнате и остановился в нескольких шагах от нее.

— Они правы.

Она обернулась к нему так быстро, что волосы взлетели облаком за ее спиной.

— Что во мне изменилось? Почему я вдруг похорошела?

— Вы всегда были хорошенькой.

— Для вас, но ведь больше ни для кого.

Что он мог на это сказать? Когда она была маленькой, волосы у нее были непокорные, глаза непонятного, темного цвета. Но теперь, когда она стала взрослой, те же самые черты соединились так, что у мужчин, смотревших на нее, захватывало дух. Непокорные волосы выглядели соблазнительно, глаза приобрели золотисто-карий цвет.

Ему хотелось коснуться ее, как она коснулась своего отражения в зеркале. Но он не поднял своих опущенных рук.

— Теперь они видят то, что я видел всегда.

— Нет, они видят что-то новое. — Она медленно повернулась спиной к своему отражению. — Я изменилась. И они любят результат этих перемен. Неприрученность. Расстояние, на котором я их держу. Вот чего они жаждут.

— Как вы однажды сказали, каждый мужчина хочет того, что ему недоступно, — улыбнулся он.

— Нет. Каждый мужчина хочет того, чего, по его мнению, не может иметь никакой другой мужчина. — Грейсон нахмурился, услышав ее заявление.

— Разве это не правда? — с вызовом спросила она. — Они любят женщину до тех пор, пока она для них недоступна, а потом, поняв, что она не так неуловима, не так совершенна, начинают ее презирать.

Он мрачно смотрел на нее, и это привело ее в ярость.

— Разве не это вы чувствуете?

Он положил руку ей на плечо.

— Да, я люблю вашу необузданность, но и ненавижу ее. Да, я хочу вас, но меня оскорбляет это желание.

— Почему? — спросила она. — Потому что я уже принадлежала другому?

— Потому что вы заставили меня потерять самообладание!

Эти слова яростно заискрились в воздухе. Они смотрели друг на друга. Момент был напряженный, оба не знали, что делать дальше.

— Ах, Грейсон, нельзя же все время держать себя в руках! Время от времени каждому нужно покричать всласть.

Его челюсти окаменели, он отдернул руку, словно обжегся. И повернулся, чтобы уйти.

— Не уходите, — взмолилась она. — Не покидайте меня. Он наклонил голову.

— Покиньте меня завтра. Я пойму. Но не оставляйте меня сейчас.

Он упрямо направился к двери. Повернул дверную ручку. Но Софи была здесь, в его голове. В его душе. В его сердце.

Со стоном он захлопнул дверь и бросился к ней. Он привлек ее к себе, впился губами в ее губы. Она не сопротивлялась, она вцепилась в него, словно в нем было ее спасение.

Он поднял ее на руки и понес на кровать.

Сердце у нее билось где-то у горла. Этот человек нужен ей. Очень нужен. Конечно, ей следовало бы потребовать, чтобы он ушел сразу же, как только появился в ее комнате. Он и так очень дурно о ней думает. Вместо этого она не придумала ничего лучшего, чем попросить его остаться, доказав этим, что она женщина определенного сорта, хотя на самом деле никогда такой не была.

Но разве она уже это не доказала? Разве она уже не убедилась в том, что не может исполнять музыку, какую она хочет? И своим выступлением она лишний раз подтвердит, что слишком низко пала и бостонцы были правы, когда много лет назад отвергли ее.

Он лег на кровать рядом с ней.

— Я не могу уйти, — в отчаянии прошептал он.

В ее глазах светилась любовь, в его глазах — обвинение и неуверенность.

— Я не хочу, чтобы вы уходили, — отозвалась она.

Тогда он яростно привлек ее к себе. Мгновение — и их одежда была отброшена прочь, и Софи ласково коснулась его груди. Такой широкой, такой сильной, такой мускулистый. Но он не собирался пребывать в неподвижности.

Он провел пальцами по ее рукам вниз, и она задрожала. С невероятной нежностью он поцеловал ее ладони и каждый пальчик в отдельности. А когда его руки скользнули по ее животу, обхватили пышные груди, она всхлипнула от наслаждения.

Запустив пальцы в его волосы, она задохнулась, когда он втянул в рот ее сосок. Его язык превратил нежный бутон в твердый камешек, и вот он уже принялся за второй, посасывая его и лаская, и внизу у нее начал разгораться огонь.

Он водил рукой по ее телу, словно хотел изучить его во всех подробностях. Ее подбородок, шея, грудь. Но когда она потянула его к себе, он воспротивился.

Она смущенно посмотрела на него.

— Не сейчас, — прошептал он хрипло. — Подними ножки, дорогая.

Она покорно подчинилась.

— Вот так, — сказал он, ласково проводя рукой по ее бедру к колену, потом поднял ее ногу, уперев ее в валик, лежавший в изножье кровати.

Жаркое смущение обожгло ее кожу, но другой жар заставил ее вздрогнуть от чувственного томления.