Книга Летняя королева - Элизабет Чедвик

– Дорогу! – кричал он. – Дорогу королеве!

Тяжело груженные вьючные лошади с трудом преодолевали крутизну по мере того, как она увеличивалась. Паломники разбрелись во все стороны в попытке найти более легкую тропу, они сбрасывали свои вещи на землю, подтягивались на очередной выступ и проклинали погоду. Алиенора всадила каблуки в бока Серикоса, подгоняя его. Лицо больно жалил ветер с мокрым снегом. Она натянула шарф до самых глаз и дышала сквозь влажную шерсть. Каждый выдох обдавал на секунду теплом, но сразу же сковывал ледяным холодом губы и подбородок. Она сосредоточилась на одной мысли – поскорее перебраться на ту сторону, где ждал кров, огонь и вино, приправленное имбирем и перцем. Каждый шаг по камням приближал ее к Антиохии, дяде Раймунду и свободе.

Авангард, выехавший лишь с легкой поклажей и на хороших лошадях, быстро продвигался к вершине горы. Жоффруа де Ранкон и Амадей де Мориен следили, чтобы их люди шли плотным строем. Иногда они слышали вопли турок, которые следовали за ними как тень и не давали им покоя всю дорогу после переправы через рукав Святого Георгия, но на глаза не попадались. Время от времени из-за деревьев вылетали по высокой дуге одна-две стрелы, но цели не достигали и угрозы почти не представляли. Однако Жоффруа все равно чувствовал спиной опасность, которая шла не только от турок. В обозе нашлось немало воинов, предпочитавших, чтобы он был мертв. Де Ранкон знал, какие разговоры шли за его спиной: мол, он приспешник Алиеноры, а потому ненадежен. Знатные северяне с предубеждением относились к господину с юга, тем более тому, кто подчинялся королеве, а не королю Франции. Именно поэтому его послали с Амадеем де Мориеном отвести авангард через Кадмосский перевал – ведь тот приходился Людовику дядей и считался опытным и достойным доверия.

Жоффруа понимал: если всплывет их связь с Алиенорой, его тотчас обвинят в измене против короля и казнят. Возможно, казнят и королеву, или она проведет остаток дней в заточении. О своей судьбе он не волновался, но ради любимой держался на расстоянии, хотя это было очень трудно. Та минута в Константинополе закружила его в водовороте противоречивых чувств. Де Ранкон стыдился, что потерял над собой контроль и подверг ее опасности, но сама минута показалась ему священной, очищенной от греха. Он не считал, что предал Людовика, поскольку Алиенора стала частью его души задолго до того, как Людовик стал ей мужем. Она сказала, что, как только они достигнут Антиохии, все изменится. Он не понимал, о чем идет речь, но поскольку этот день приближался, то и ожиданию скоро наступит конец.

Ветер ударил ему в лицо новой порцией мокрого снега. Чем выше они поднимались, тем больше замерзали и подставлялись противнику. Дрейфующие облака, из которых сыпал снег, мешали обзору. Одиночные атаки прекратились, но погода не щадила их весь долгий путь до вершины. Жоффруа подобрал поводья и остановился, чтобы послушать звон колокольчиков на вьючных лошадях и сигналы рожков со стороны, где неуклюже передвигалась основная часть армии. Звук был слабый и переменчивый, в зависимости от направления ветра, который дул с дьявольской силой и завываниями. Невозможно было понять, сколько еще ждать середины обоза. Знаменосец всадил древко в тощую землю на вершине, и шелк затрепетал на ветру – обтрепанное, выцветшее полотнище после нескольких месяцев тяжелейшего пути. Жоффруа стянул рукавицу из овчины и, пошарив в седельном мешке, достал бурдюк с вином. Сделав глоток, поморщился и выплюнул через холку коня кислое терпкое вино, превратившееся в уксус. Де Мориен поежился в своем толстом, подбитом белкой плаще. Костлявый нос крючком делал его похожим на рассерженного грифа.

Жоффруа натянул пониже капюшон, когда тот опять слетел с головы. У него ныли зубы, а чтобы рассмотреть хоть что-то сквозь кружащие снежинки, приходилось щуриться. Он искал защиты какого-нибудь большого валуна. Конь под ним стоял совсем понурый, прижав хвост к ногам.

– Боже правый, – пробормотал де Мориен, вытирая слезящиеся глаза, – к тому времени, как подтянется обоз, мы промерзнем насквозь.

Жоффруа бросил взгляд в его сторону. Де Мориен был уже немолод, и хотя в начале пути не жаловался на здоровье, длинное путешествие не могло на нем не сказаться.

– Поищем убежища ниже по склону, – предложил он. – Расставим палатки, которые у нас с собой, и разожжем костры, чтобы согрелись те, кто прибудет.

Де Мориен засомневался:

– Король велел ждать здесь и спуск начинать вместе.

– Думаю, он не предвидел, насколько ухудшится погода. Просто безумие оставаться на вершине и мерзнуть. Я вряд ли удержу в руках меч, если придется его применить.

Ветер снова сменил направление, донеся до них скрежет копыт о камни и звуки трубящих рожков.

– Кажется, они совсем близко, – сказал де Мориен. – Если бы не это ненастье, мы бы их увидели.

– Точно. Все равно на вершине всем нам не поместиться, так что давайте двигаться и разбивать лагерь.

Де Мориен огладил белые усы.

– Пожалуй… – неуверенно произнес он, но очередной порыв обжигающего ветра помог принять решение.

Он подозвал оруженосца и поручил ему спуститься с горы к тем, кто следовал за ними.

Вздохнув с облегчением, Жоффруа приказал знаменосцу выдернуть из земли древко и начать спуск в долину.

– Дорогу! Дорогу королеве! – снова и снова звенел голос Сальдебрейля, но теперь уже с хрипотцой.

Тропа становилась все круче, все больше камней попадалось на пути; Алиеноре и придворным дамам пришлось спешиться, поскольку лошади начали проявлять свой норов. Королева успела стать свидетельницей нескольких случаев, когда животные сбрасывали своих наездников и те пополняли ряды раненых, а у остальных прибавлялась ноша.

Маленький серый жеребец Гизелы все время пытался повернуть назад – наезднице приходилось щелкать кнутом. Он подчинялся, но без конца показывал белки глаз. Алиенора цокала языком Серикосу, понукая его идти вперед, а в качестве поощрения скармливая ему кусочки хлеба и сушеные финики. Он прижимался шелковой мордой к ее плечу. Тонкие подошвы не спасали, и она чувствовала каждый камень на тропе. Несмотря на непогоду, холод и трудности, эта связь с землей дарила ей чувство покоя и реальности. Был какой-то вызов в том, чтобы идти вперед, с трудом преодолевая расстояние. Ребенком Алиенора часто бегала наперегонки с другими дворцовыми ребятишками, соревнуясь, кто первый добежит до вершины холма, и вот теперь она вспомнила об этом, в очередной раз проверяя собственные силы и выдержку.

Внезапно по воздуху пролетела стрела и угодила в грудь воина, ехавшего перед Алиенорой. Он грохнулся на землю и заколотил пятками, корчась в предсмертных судорогах. Его лошадь рванула поводья у него с локтя, высвободилась и ринулась вниз по тропе, с силой оттолкнув Серикоса и чуть не задев Алиенору. Стрелы тем временем посыпались дождем, сея смерть, увечья и панику.

Алиенора перехватила уздечку Серикоса близко к мундштуку, нырнула под его голову и перебралась к другому боку, намереваясь достать из седельного мешка защитную толстую тунику. Вопли турок звучали совсем близко. За одним валуном мелькнул тюрбан, когда сарацин поднялся, чтобы выстрелить в груженого пони. Первая стрела не сразила вьючное животное; пони еще прошел несколько шагов, покачиваясь и врезаясь в паломников, а турок тем временем приладил к луку очередную стрелу.