Книга Антиквар - Марина Юденич

— Правильно надеешься. Значит, я еще не похож на дебила. Хотя знаешь… мы-то ее все старушкой кличем, а ей, между прочим, всего пятьдесят восемь годков было. К тому же если взять за гипотезу версию студенческой компании… Первая любовь и все такое…

— Вы это серьезно?

— Нет, разумеется. Она болела, Вадик, тяжело болела. Какой уж тут интим? Даже если и вправду — любовь.

В заключении медиков меня интересовала одна-единственная малосущественная деталь. Легкая травма: царапина, порез, гематома — на запястье левой руки. Ее не было. А должна была быть.

— Разбитые часы?

— Разбитые часы. Ты, кстати, их видел?

— Самолично с руки снимал.

— И внимательно осмотрел?

— А что там было осматривать? Стекло разбито, часы стоят, стрелки указывают 10.07.

— Это я помню. Но еще я помню, что золотые часики фирмы «Заря», выпущенные при царе Горохе, вещица хотя и миниатюрная, но довольно тяжелая. К тому же стеклышко в них не обычное, а хрустальное, очень толстое и прочное. Ты не тушуйся, Вадик, я это знаю наверняка не потому, что такой многоопытный. Просто у моей мамы такие же. Так вот, товарищ Барин, чтобы это стеклышко разбить, надо о-очень сильно рукой ударить.

Или — удариться. А кожа у Галины Сергеевны от возраста и большого количества медикаментов сухая и тонкая, как пергамент, — на ней от такого удара непременно должны были появиться повреждения, пусть и незначительные. Хотя бы гематома. Но ничего не появилось.

— Значит, и часы разбили специально, и дневник липовый завели — все с одной только целью: вывести нас на Непомнящего.

— Очень похоже. А прежде — ты этого ни в коем случае не упускай из виду! — его родителей зарезали и картину похитили. Такая вот получается связь времен.

— Так какого же лешего он в бега кинулся? И — простите на минуточку! — господина Морозова кто зарубил? Хотя… Морозов, а вернее, его люди магазин Непомнящего разгромили. Так? Так! Вот господин антиквар и решил, что убийство на него тоже Морозов вешает.

Логично. В такой ситуации и побежишь, и топором по башке огреешь… Хороший адвокат, между прочим, как дважды два докажет, что действовал господин Непомнящий в состоянии аффекта. И — черт его знает?! — может, оно на самом деле так и было. А, Юрий Леонидович?

— Слушай, брат! Ты мне вопросы задаешь, будто дело уже на меня повесили, а тебя руководить приставили.

— Извините, товарищ подполковник.

— Извиняю. Давай-ка лучше начнем ворошить прошлое этой несчастной семьи. Заключенное, разумеется, в материальных носителях.

— Вас понял. Приступаю к исполнению.

Огромная чужая квартира, затаившись, ждала их вторжения.

Старая — заставленная громоздкой мебелью, частично укрытой полотняными чехлами, пожелтевшими от времени.

Сумрачная — тяжелые, плотные шторы на всех окнах были задернуты.

Вымершая — словно пустовала не три коротких дня, а целую вечность.

Неприветливая и неуютная.

Похоже, она не хотела, а быть может, не могла подпустить посторонних к своим опасным, пугающим тайнам.

Москва, 6 ноября 2002 г., среда, 16.10

Вчерашние планы нынче исполнены не были.

Возможно, поездка Лизы по старым московским коллекционерам, знакомцам Игоря Всеволодовича, а прежде его покойного отца, могла оказаться очень важной и принести наконец недостающие крупицы информации. Те самые, без которых все прочее, известное теперь, никак не складывалось в единую, внятную картину. Не сплеталось в одну прочную нить, которая в итоге должна была привести к развязке, к ответу на все вопросы, коих с каждым днем становилось все больше.

А совсем не наоборот, как хотелось бы.

Будто неведомая злая сила, глумясь и насмешничая, уводила в сторону от основной дороги, манила на новые тропинки, убеждала, что они короче и вернее, но в конце концов заводила в тупик. В этой связи недостающее звено или заветная карта, что становится залогом сложившегося пасьянса, могли обнаружиться где угодно. И потому — конечно же! — ехать было надо.

Однако ж Лиза вдруг будто закапризничала, сослалась на давешнюю усталость, так и не отступившую, расквасилась.

В итоге оба остались в постели.

На самом деле волевой подбородок Игоря Всеволодовича, бессильно запрокинутый к потолку, показался ей таким беспомощным, что стало страшно.

После непомерно радостной вспышки — ну как же, в биографии любимого художника вдруг обнаружилась такая неожиданная, потрясающая деталь! — он сразу сник. Словно протрезвел после короткого пьянящего восторга, на фоне которого действительность показалась еще более удручающей. Опрокинулся на спину, пустыми, невидящими глазами уставился в потолок.

Заглянув в них, Лиза испугалась всерьез и не захотела оставлять Игоря одного хоть на минуту.

Остальное — усталость, капризы, нытье — было делом техники, причем пустячной.

Он так ничего и не понял, и даже успокоился немного, хотя отрешенность жила в душе — Лиза остро ощущала ее холодное дыхание.

Они позавтракали, не вылезая из-под одеяла.

А потом зазвонил телефон.

И стало ясно — хорошо, что Лизавета никуда не уехала.

Правильно.

Звонил Вишневский, и не просто так — собирался приехать.

Причем немедленно.

Собственно, как сообщил в конце разговора, был уже на подъезде к дому.

И отрешенность сменилась надеждой.

Особенно после того, как энергичный, с осунувшимся лицом, но живыми, яркими глазами, Юрий Леонидович появился на пороге гостиной.

— Есть хотите?

Лиза едва успела привести себя в порядок, но все равно готова была расцеловать подполковника за этот внезапный налет.

— А знаете, пожалуй — хочу. Я, кажется, не ел с утра. А утром… Дайте-ка вспомнить. Да! Утром пил кофе.

И все.

— Безобразие.

Закуски появились на столе быстро и так же быстро исчезли.

Похоже, подполковник Вишневский действительно был голоден. Однако с едой покончил быстро — и вроде не обратил особого внимания на то, чем, собственно, угощался.

— Значит, так. Игорь Всеволодович, вам фотографию Галины Щербаковой предъявляли для опознания?

— Собирались. Но не успели.

— Понятно. Взгляните.

Игорь и Лиза вдвоем склонились над фотографией.

— Боже правый!

— Да, Елизавета Аркадьевна, выглядела наша дама не лучшим образом. Полтора года интенсивной химиотерапии. К тому же фотограф запечатлел ее не в самый счастливый момент жизни. Хотя кто его знает? Смерть для нее, возможно, стала избавлением. К тому же яд быстродействующий. Вряд ли она успела понять, что происходит.