Книга Иностранные связи - Элисон Лури

Единственный, кому не страшно поплакаться в жилетку, — это Чак Мампсон. На него никакое силовое поле не действует, и ни одна книга не изменит его отношения к Винни — оно не зависит ни от ее профессиональных успехов, ни от чужого мнения. Для него Л. Д. Циммерн — всего лишь ничтожный придира, на которого ни один человек в здравом уме не станет обращать внимания. «Кому какое дело, что пишет в журнале какой-то зануда?» — сказал он однажды. Чак очень мало знает об ученом мире. С одной стороны, его наивность Винни умиляет и успокаивает, с другой — пугает, впрочем, как и многие другие его черты. Именно эта двойственность мешает ей назначить день отъезда в Уилтшир.

У Чака оказался необычайно гибкий ум, о чем раньше Винни не подозревала. Сейчас, к примеру, он не просто смирился с мыслью, что Отшельник из Саут-Ли был всего лишь неграмотным крестьянином, но и стал гордиться своим предком, будто ученым графом. Когда Винни указала ему на это, Чак великодушно приписал перемену ей. «С твоей любовью, — сказал он, — мне все по душе». Винни открыла рот, чтобы возразить, и тут же осеклась. «Не знаю, люблю ли я тебя», — хотела она ответить. Но промолчала — ведь под «любовью» Чак, возможно, подразумевал «заниматься любовью».

С этим еще можно согласиться. То блаженство, которое дарит ей Чак, и в самом деле преображает весь мир — кажется, что все образы и краски сливаются в единое, гармоничное целое. Когда Чака нет рядом, гармония распадается. Короткими теплыми июньскими ночами, когда тьма накрывает город лишь ненадолго и в половине четвертого утра уже полыхает заря, Винни, лежа в одинокой постели, под тонкой цветастой простыней, тоскует по Чаку, томится желанием. Но наступает утро, и очередной звонок телефона, чья радостная трель звучит выше, взволнованнее, чем в Америке, вновь отвлекает Винни от мыслей о Чаке. Июнь в Лондоне — время светской жизни, и в календаре у Винни — вечеринка за вечеринкой, одна другой интереснее. Некогда съездить в Уилтшир.

К тому же если поехать, то придется жить с Чаком, а Винни вот уже много лет не жила ни с кем под одной крышей, тем более с мужчиной. Отчасти потому, что не хотела. За долгие годы с тех пор, как Винни разошлась с мужем, она при желании нашла бы с кем поселиться — если не с любовником, то с хорошей подругой.

«И не страшно тебе жить одной? И не одиноко?» — спрашивают у Винни друзья, точнее, знакомые, потому что всякий друг, который осмелится задать такой вопрос, тут же переходит в разряд знакомых, хотя бы на время. «Нет, что вы», — неизменно отвечает Винни, скрывая досаду. Как можно спрашивать такие глупости? Конечно, страшно; разумеется, одиноко, но приходится мириться, потому что жить с кем-то еще хуже.

Порой, несмотря на уверения Винни, ее знакомые не унимаются. Опасно, мол, немолодой слабой женщине жить одной, надо бы завести большую злую собаку. Винни всегда отнекивается: она не любит собак и не хочет быть похожей на одинокую старую деву с моськой. Единственным ее спутником был и остается Фидо. Винни кажется иногда, что она обращается с Фидо точно так же, как обычная старая дева со своими домашними любимцами. В самом деле, если не считать последних двух месяцев, он всюду следовал за ней, а Винни его то баловала, то бранила.

Суть в том, что Винни по натуре одиночка. В прошлый раз, когда Чак приезжал в Лондон, им было замечательно вместе (вспоминается, как они лежали в обнимку на ковре в гостиной, поглядывая в окно, как колышутся листья), но даже тогда Винни порой казалось, что ей будто бы тесно, душно. Чак слишком большой и шумный, слишком много места он занимает у нее в квартире, в постели, в жизни.

Те же чувства Винни испытывает не только рядом с Чаком. В гостях у друзей, даже у самых любимых, ей всегда неуютно. Когда живешь с кем-то под одной крышей, приходится терпеть массу неудобств. Все эти приличия, церемонии, бесконечные «надо» и «нельзя». Вечные «спасибо», «пожалуйста», «извините», «вы не против?». Целый день не смеешь ни зевнуть, ни вздохнуть, ни почесать в голове, ни пукнуть, ни разуться. Постоянно кажется, что за тобой наблюдают, хоть и по-дружески, и только попробуй сделать что-нибудь необычное — скажем, выйти перед завтраком гулять под дождь или встать в два часа ночи, сварить себе чашку какао и забиться куда-нибудь в уголок с книжкой Троллопа, — тут же засуетятся: «Винни, что ты там делаешь? Что-нибудь случилось?»

И наконец, шум и беспорядок. Все время кто-то путается под ногами, ходит из комнаты в комнату, хлопает дверьми, включает радио, телевизор, проигрыватель, плиту, душ. Нужно договариваться о каждом пустяке: когда, где и что есть, во сколько ложиться спать, когда купаться, куда поехать в отпуск, кого пригласить на ужин. На все нужно спрашивать разрешения: можно ли сходить к друзьям, повесить картину, купить цветок. О каждой ерунде надо предупреждать.

Так было у Винни с мужем. И даже с Чаком, у которого удивительно легкий характер, жить в одной квартире — все равно что играть в бесконечную игру со множеством ходов. «Я, пожалуй, приму ванну и лягу спать». — «Давай, милая». — «Я пошла в магазин». — «Иди, ласточка». А стоит сделать что-нибудь без разрешения, — «Эй, ласточка, ты где была? Взяла и пропала куда-то! Я уж забеспокоился». (Ход назад: вы забыли спросить разрешения.) И ясное дело, с тобой обходятся точно так же. Если твой сосед по дому хочет пойти за покупками, принять ванну, переставить мебель или что-нибудь еще — приходится выслушивать его просьбы.

А когда наконец привыкаешь к такой жизни, даже начинаешь любить ее, потому что привязываешься к человеку… тебя бросают. Нет уж, спасибо.

Вся беда в том, что с этим своим «Нет уж, спасибо» Винни уже опоздала. Скоро она поедет в Уилтшир, потому что ей так хочется, и пути назад нет, потому что Чак Мампсон, безработный инженер-сантехник из Талсы, Оклахома, привязал ее к себе до такой степени, что даже стыдно признаться английским друзьям, а американским и подавно.

А ведь в Уилтшире станет еще хуже. Там можно окончательно попасть в сети, запутаться. Винни представляет английскую деревню в июне — это уже само по себе искушение. Представляет, как они с Чаком идут мимо пышных живых изгородей, как лежат рядом на лесной опушке, среди цветов… И забудутся осторожность и сомнения; и тогда все пропало. Она будет привязываться к Чаку сильнее и сильнее… а когда он наконец одумается, ей будет совсем худо.

За тридцать с лишним лет разочарований и потерь Винни усвоила, что ни один мужчина никогда не полюбит ее по-настоящему. Она твердо верит, что никогда не была любимой в полном смысле слова, и даже, как ни странно, гордится этим. Муж однажды сказал Винни, что любит ее, но на деле выяснилось, что это обман. Те немногие мужчины, которые признавались ей в любви, делали это лишь в порыве страсти, и всякий раз это оказывалось неправдой. Между тем Чак говорил ей о любви по самым разным поводам. (Из вежливости говорил, уверяла себя Винни, или, согласно древнему кодексу чести Дикого Запада, оправдывая любовью свою супружескую измену.) Он даже делал комплименты ее внешности («Ты вся такая маленькая, ладная, против тебя все наши женщины в Талсе — просто ломовые лошади»).

Может быть, сейчас ему и кажется, что он любит Винни. Почему бы и нет? Она была добра к нему в тяжелые минуты, взяла его под крыло, утешала, бранила, как много лет назад — бывшего мужа. Но как только к нему вернется былая уверенность в себе, он — как и муж Винни — взглянет на нее другими глазами и увидит щупленькую, некрасивую, недобрую пожилую женщину. Найдет себе кого-нибудь моложе, красивее, добрее, и ничего не останется от его любви к Винни, кроме благодарности, смешанной с чувством вины.