Книга Амрита - Банана Есимото

Не потому ли, что память наконец-то вернулась ко мне?…

– Не потому ли?! – сказала я вслух, уже успев забыть, что значит «не помнить».

Комната, в которой на первый взгляд ничего не переменилось, ощущалась теперь совсем по-другому – вдруг выяснилось, что каждая мелочь, каждый пустяк содержит море информации.

И вся эта информация обрушилась теперь на мою бедную голову… Сначала медленно сочилась – капля за каплей, а потом хлынула мощным потоком.

Книжная полка – мама купила ее незадолго до того, как я пошла в школу. А в ту ночь, когда умер отец, я несколько часов подряд сидела и бездумно смотрела вот на этот чуть – чуть сбитый угол. Глубокая царапина на одной из стенок – это с той поры, когда Микико училась в старших классах. Она зачем-то полезла на подоконник, свалилась с него и, падая, опрокинула полку на пол… А полку эту мама купила в универмаге «Сэйбу». Прошли те времена, когда во всем Токио был только один такой универмаг – на станции Икэбукуро. Тогда же кроме полки мы купили еще и буфет. Он и сейчас стоит внизу, на кухне. Во время одной из ссор мамин второй муж как-то закричал: «Ты ведь до сих пор его любишь, хоть он и умер!» – и со всей силы стукнул кулаком по столу. И тогда в буфете треснуло одно из стекол. Мой младший брат, тогда еще совсем маленький, испугался и громко заплакал.

Все эти подробности вдруг всплыли у меня в голове, как будто заработал компьютер, настроенный на поиск по словосочетанию «книжная полка».

Вот только, в отличие от компьютера, я не могла контролировать ни количество, ни качество выдаваемой информации.

И это касалось всего, что попадалось мне на глаза: ножницы, книжка, коридор, дверь, карандаш.

«Здорово!!» – подумала я и спустилась на первый этаж.

Там была мама.

Я обвела глазами кухню. Вот кухонный стол – мы купили его в прошлом году. Между прочим, из орехового дерева. Мы тогда пошли с мамой в «Исэтан»[32], пересмотрели кучу каталогов и, в конце концов, выбрали этот. Красивый и большой. Парень, который нам его привез, был похож на Роберта де Ниро. Брат сразу же залез на стол с ногами, чем привел маму в совершеннейшее бешенство.

Катастрофа – я не могу остановиться!

Я с опаской взглянула на маму. Мама – не вещь, а – человек, и не просто человек, а мама! Она вызвала во мне воспоминания о том, чего я не могла помнить сознанием – только телом: о девяти месяцах, проведенных в темной утробе, о самом раннем детстве… Вихрь образов закружился перед моими глазами, окончательно сбив меня с толку.

– Сакуми, ты в порядке? – в ее голосе послышалось беспокойство.

– А что, что-то не так? – спросила я.

– У тебя такое лицо… расслабленное. Будто ты сейчас в обморок упадешь. В детстве ты часто ходила с таким странным лицом.

– Я просто только что встала, – ответила я и продолжила свою экскурсию по кухне. Вещи, каждая в свой черед, делились со мной воспоминаниями, которых я так долго была лишена. Едва сдерживая напор очнувшейся памяти, я сварила кофе себе и маме.

Наблюдая за тем, что со мной происходит, я заметила, что воспоминания «после падения», как тонкий слой масла на душистом куске хлеба, просвечивают, пропускают сквозь себя предыдущие, забытые и теперь вновь обретенные, воспоминания более ранних лет. Это было странное чувство. Все было слишком очевидно, слишком понятно.

До сегодняшнего дня я жила «на ощупь», интуитивно. По сравнению с тем существованием новое «я» казалось мне объемным и тяжелым: как будто отныне и впредь я должна буду все время волочить за собой многотомный толковый словарь. Мысль о будущей жизни в этом плотном мире, наполненном бесчисленными воспоминаниями, страшила меня. Но в глубине души я уже знала, что ничего страшного нет, что все пойдет так, как надо. Самым естественным образом.

Я поставила перед мамой чашку с кофе, а свою забрала с собой в комнату. Я была благодарна Наде и Какеру за то, что со мной происходило. В конце концов, это была их заслуга. «Молодцы ребята! Надо будет прямо сейчас дочитать эту книжку», – думала я, поднимаясь по лестнице, и вдруг нос к носу столкнулась с братом.

Он посмотрел на меня с каким-то странным выражением.

«Да он боится, – вдруг поняла я. – Это страх».

Но не успела я спросить Ёшио, что случилось и чем он так напуган, как он выпалил, не сводя с меня округлившихся глаз:

– Сакуми, ты что-то вспомнила?

– А ты-то откуда знаешь?! – удивилась я, изо всех сил сдерживая натиск внутреннего компьютера, который пытался вогнать в меня гигантский файл под заглавием «Младший брат», содержащий в себе исчерпывающую информацию с того утра, как Ёшио родился, и до нашей с ним поездки на Сайпан. От напряжения у меня закололо в висках.

– Я вдруг увидел… Ну… Как будто в нашем доме две Сакуми – старая и новая, а потом они сливаются в одну тебя, понимаешь?

Мне хотелось сказать ему, что все это чушь. Что нет «старых» и «новых» людей, что никто ни с кем не сливается и что он просто маленький нахал, слишком много читающий научной фантастики и слишком часто играющий в компьютерные игры. Но я сдержалась. Я вдруг поняла, что он-то как раз вполне адекватно формулирует то, что со мной происходит, поскольку чувствует это самым непосредственным образом. Напрямую.

По его глазам я догадалась, что он знает, что я сейчас переживаю…

Будь на моем месте кто-нибудь другой, бог знает, чем бы закончились для этого человека подобные переживания – вид бесконечно развертывающейся вереницы зеркал, отражающих все и вся, этот умопомрачительный хоровод образов: пугающие намеки на силы и возможности человеческой памяти. Но мне нравилась эта феерия, и если бы это было возможно, то я бы хотела запомнить, сохранить это фантастическое зрелище в своем сердце.

Если вдуматься, то наша душа – это механизм, обладающий функцией сортировки. Компьютер, который может выбирать чувства с точки зрения их уместности и удобства. И это вовсе не метафора. Вполне возможно, что если человек будет настроен на позитив, то со временем он научится думать только о хорошем – изменится его поведение, выражение лица и так далее и тому подобное. И соответственно, если параллельно отключить функцию восприятия негатива – то, скорее всего, можно будет добиться еще большего успеха, переосмыслить прошлое и совершить над собой массу «исправительных» операций, которые всем хороши, если не считать того, что они механистичны до идиотизма и противоестественно честны. Наверное, поэтому никто и не ставит над собой таких экспериментов.

По крайней мере, мне этот вариант не подходит

Я родилась не для этого.

В своей жизни я хочу успеть пережить как можно больше. Хочу чувствовать веселье, и страх, и ненависть, и желание убивать.

Хочу – и всегда хотела – быть человеком чувствующим!