Книга Плач юных сердец - Ричард Йейтс

— Нет.

— Он собирается в одиночку пройти по всей Амазонке, подняться вверх по Нилу и покорить одну из гималайских вершин. Говорит, что на это может уйти года два-три, но он сказал: «Думаю, после этого я стану лучше — и как человек, и как священник».

— Ну да, ну да.

Конец пришел внезапно, в телефонном разговоре, когда он позвонил, чтобы спросить, можно ли прийти к ней на ночь.

— Нет, — сказала она испуганно, как будто этого «нет» было недостаточно, чтобы предотвратить его визит. — Нет, сегодня нельзя, и завтра тоже нельзя; на этой неделе вообще нельзя.

— Как так?

— Что «как так»? Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Почему нельзя?

— Потому что у меня гости.

— Гости, — повторил он в надежде, что она поймет, насколько фальшивым показалось ему это объяснение.

— Ну да, гости. В нормальной, активной светской жизни периодически иметь гостей в доме — это совершенно нормально.

— То есть ты хочешь, чтобы я и звонить тебе тоже перестал?

— Если тебе так нравится. Решай сам.

Он повесил трубку, зная, что девушки у него больше нет, чувствуя, что именно эта девушка никогда ему толком и не принадлежала, и недоумевая, нужна ли она была ему вообще на самом-то деле. И, повесив трубку, Майкл еще долго ходил по комнате и шепотом твердил: «Пошло бы оно все на хрен; пошло бы оно все на хрен».

— Да, блин, это, конечно, херово, — утешал его Билл Брок, — девка была симпатичная. Я тебя в тот вечер чуть не убил, когда увидел, как вы с ней уходите с вечеринки. Но в любом случае, Майк, главное — не дать себе погрязнуть в одиночестве; это хуже всего. Нормальную девушку всегда найти можно, если как следует этим заняться.

И некоторое время ничем другим он, похоже, и не занимался. Секс как таковой или, скорее, непреклонное к нему стремление едва не стало единственным в его жизни делом.

Сначала две девушки подряд осторожно изложили ему причины (каждая свои), по которым им не хотелось больше видеть его после единственной проведенной с ним ночи. Потом месяца полтора он провел с мускулистой женщиной, жившей на пособие по безработице, но имевшей достаточное количество пожелтевших газетных вырезок, подтверждавших, что она профессионально танцует; она часто плакала и жаловалась, что его чувство к ней «любовью назвать нельзя, потому что любовь — это нечто большее»; в конце концов она призналась, что несколько приуменьшила свой возраст: на самом деле ей было не тридцать один, на самом деле ей было сорок.

А иногда он просто пролетал — приглашал девушку в какой-нибудь ресторан и весь вечер из шкуры вон лез, пытаясь поддержать разговор, но она только смотрела по сторонам или сидела, уставившись в тарелку, пока не приходило время провожать ее куда-то домой; там она говорила: «Что ж, было очень приятно», а он возвращался к себе с привкусом поражения во рту.

К концу весны он был настолько обескуражен происходящим, что стал искать более простые способы времяпровождения. Можно же ходить в гости в приятные семейства, можно пойти выпить с другими холостяками, наконец, можно просто почитать — книги он в последнее время почти совсем забросил, — а когда работа стала налаживаться, он настолько уставал к вечеру, что ни на какие приключения был все равно не способен.

Больше всего ему нравилось заходить в гости к молодому писателю Бобу Осборну и его подруге Мэри — им обоим не было еще тридцати, и они планировали пожениться в самое ближайшее время. Ему всегда было так хорошо с ними, что он старался не заходить к ним слишком часто и допоздна не засиживаться, чтобы, не дай бог, они не подумали, что он злоупотребляет их молодостью и великодушием; поэтому он был приятно удивлен, когда Мэри сама зашла к нему в гости, и принял ее с радостью, как друг дома.

— Рад тебя видеть, Мэри.

— Подожди, я сейчас все объясню, — сказала она.

Он даже не сразу узнал эту реплику. Он пригласил ее сесть, потом пошел на кухню, чтобы принести чего-нибудь выпить, и только там вспомнил, что, когда он в последний раз был у них в гостях, он рассмешил их замечанием о том, что «Подожди, я сейчас все объясню» — самая востребованная реплика в истории американского кино; много лет назад та же шуточка получила безоговорочное одобрение Тома и Пэт Нельсон, когда они еще жили в Ларчмонте, в маленькой квартирке на втором этаже. Иногда ему казалось, что за всю свою жизнь ему удалось выдать не больше шести-восьми забавных фраз, и то, что другие считали присущим ему чувством юмора, всегда будет теперь зависеть от многократной искусной переработки старого материала.

— Так вы с Бобом уже поженились? — спросил он девушку, поставив стакан на низкий столик рядом с ее креслом. Только в этот момент он вспомнил, как ее зовут: Мэри Фонтана.

— Ну, еще не совсем, — сказала она. — Свадьба назначена на двадцать третье, то есть до нее еще, кажется, восемь дней. Спасибо, очень вкусно.

Потом он сел напротив и, вежливо улыбаясь ее речам, стал восхищенно рассматривать ее длинные голые ноги и свежее летнее платье. Все в ней казалось ему изящным.

Боб решил, что просидит эту неделю один в их загородном доме, сообщила она, потому что ему нужно было внести последние изменения в свою книгу и хотелось покончить с этим до свадьбы, так что она осталась в городе, чтобы проследить за последними приготовлениями: купить кое-что, забрать вещи со своей старой квартиры, выпить чаю с матерью Боба в Плазе и все такое.

— Что ж, отлично, — сказал он. — Рад, что ты зашла, Мэри.

Впрочем, он и представить себе не мог, насколько ошеломительную цель преследовал этот ее приход, и она была вынуждена разъяснить ее во всех подробностях.

— …Так что сегодня я обсудила все это со своим психоаналитиком, — говорила она все тише и тише, наклоняясь, чтобы поставить стакан на кофейный столик, — и он… не то чтобы одобрил эту идею, но никаких… никаких возражений тоже не выдвинул. Так что вот. — Она выпрямилась, откинула со лба тяжелую темную прядь и серьезно посмотрела ему в глаза. — Поэтому я и пришла. Как видишь.

— Но, Мэри, я, кажется, не очень… ого! — И он сглотнул. — О боже! О господи боже мой!

Они одновременно поднялись со своих мест, но, чтобы обнять ее, ему пришлось замешкаться, обходя кофейный столик, и только потом — с тихим жалобным стоном, который он никогда в жизни не забудет, — она растаяла у него в руках. Она была высокая и гибкая, ее духи пахли сиренью с легким привкусом лимона, и у нее были изумительные, чудесные губы. Он не мог поверить в реальность происходящего, хотя в каком-то смысле все это было вполне объяснимо: даже самые прекрасные девушки в мире могут испугаться, когда дело доходит до замужества, и, поддавшись порыву, отвергнуть его — хотя бы на несколько дней, — обратив свое внимание на первого попавшегося мужчину, который чем-то привлек их внимание; и надо быть полным идиотом, чтобы не почувствовать себя в связи с этим польщенным.