Книга Кто не думает о последствиях... - Данил Корецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как же он уйдет? – удивился Мончегоров. – Пешком, через тайгу?
Силантий кивнул.
– Можно пешком, за два дня к Листвянке выйдешь, а там на лодке… Да к нам, бывает, и вертолет прилетает, продукты привозят, гвозди, инструменты, горючее…
– А кто все это привозит?
– Разные люди, – уклончиво сказал старик. – И наши братья по вере, которые в Большой Мир ушли. И доброжелатели…
И неожиданно спросил:
– А вы на Атомное озеро идете?
– Почему так решили? – Иван Степанович даже опешил.
– Ефросинья сказала, – пояснил старик. – Она все чувствует. И про вас все рассказала.
– И что же она рассказала?
– Что драка у вас была, один другому челюсть своротил… Что крови на твоих друзьях много…
– Они мне не друзья, просто судьба свела, – открестился Мончегоров и тут же устыдился, хотя сказал чистую правду. – У них трудные судьбы, за свои грехи уже ответили…
Силантий прищурился:
– Где же они ответили, любопытно мне?
– В тюрьме отсидели. И тот, кому челюсть выбили, и другие…
– Это не ответ! – Старик сурово сжал губы и нахмурился. – Отвечать они потом будут, когда станут гореть в геенне огненной! За душегубство нет прощения! Особенно этот, чернявый, кровью замазан, да и дружок его – тоже…
– Карим с Рустамом? – изумился Иван Степанович.
Тайга рассказал о своем грехе, ну, может, остальные члены «шайки» отнимали чужие жизни, но «представители правительства»… Нет, наверняка Ефросинья что-то перепутала… Или вообще выдумала!
– Ну да, которые с тобой пришли. Так они и назывались…
– Гм… Наверное, это какая-то ошибка, – растерянно произнес Мончегоров. – А про меня она что сказала?
– Про тебя…
Силантий бросил острый взгляд из-под тяжелых век.
– Сказала, что это ты выпустил тогда дьявольское пламя!
Мончегоров чуть не упал с табуретки. Не может быть! Как сохранить секреты за режимными ухищрениями, если обычная женщина, живущая в глухой тайге, видит их так же ясно, как сам он видит торжествующую улыбку старообрядца?
– Вижу, теперь поверил, – удовлетворенно кивнул Силантий. – Так что опасайся своих друзей-то!
– А почему вы мне это сказали? – растерянно спросил Мончегоров.
– Почему, почему… По кочану! – исчерпывающе ответил старообрядец.
Иван Степанович сидел молча, не зная, как реагировать.
– Ладно, поговорили. – Силантий встал. – Ты ночуй у меня, – старик кивнул на широкую кровать. – А я к Василию пойду, у него есть место…
Иван Степанович заснул, как только прикоснулся к подушке, и спал как убитый. А проснулся, когда в небольшие окошки заглянуло вставшее над тайгой солнце.
– Что у вас выспрашивал этот старик? – спросил Карим, когда они грузились в машину.
– Да ничего не выспрашивал, – ответил Иван Степанович.
Он прекрасно выспался, чего нельзя было сказать о его спутниках. Все выглядели помятыми и недовольными. Только Тайга сиял: опухоль исчезла, и чувствовал он себя совершенно нормально. Суровый, не склонный к сантиментам мужик даже подошел к Мончегорову и крепко пожал руку.
– О жизни здесь рассказывал, о вере. Мне это интересно.
– Да, я слыхал, как ты с ним по этой теме складно причесывал. – Карим усмехнулся, но тут же погасил улыбку. – А про то, куда идем, спрашивал?
Мончегоров вдруг почувствовал, что от него повеяло запахом смерти. Смерти для всей старообрядческой общины.
– Да нет, с чего бы? Мы его вообще не интересуем.
– Да? Ну, ладно… А что ты на меня так смотришь? – взгляд Карима заледенел.
Иван Степанович замер. Он действительно пристально разглядывал «представителя правительства», отыскивая в нем черты или признаки убийцы. Неужели он прочел его мысли? Как Ефросинья…
– А смотрю я так, уважаемый Карим, потому что удивляюсь вашим манерам, – с иронией сказал он. – В Москве они были более изысканными…
– А-а-а. – Лед растаял. – Извините, Иван Степанович, действительно… Тайга огрубляет. Но этого больше не повторится!
– Не страшно, я не кисейная барышня…
Мончегоров сам не мог объяснить, почему скрыл истинное содержание беседы и не рассказал про удивительный дар Ефросиньи. Просто интуиция подсказала, что так будет лучше.
Через полчаса вездеход покинул скит старообрядцев. В часовне дети пели псалмы, несколько мужчин трудились на пилораме, кто-то возился на огороде, кто-то ушел в тайгу охотиться или собирать грибы. Все свободные от работы вышли к воротам и смотрели вслед диковинной машине, уносящей чужаков навсегда из их жизни. Впереди, тяжело опираясь на грубый посох, стоял Силантий Бельский. Он знал, что этот визит навсегда останется в неизобилующей событиями памяти общины, рассказывать о нем будут и через десять, и через двадцать лет.
Бронированная машина скрылась в тайге.
ОПЕРАЦИЯ «ГВОЗДЬ ДЛЯ КЕПКИ»
Катар. Доха
– Он не дошел до конечного пункта. И не прислал никаких сообщений…
Тонировка несколько ослабляла ослепительное сияние солнца и отражала его безжалостный жар. По ту сторону толстого стекла температура пересушенного воздуха подходила к пятидесяти, а в просторном зале заседаний на четырнадцатом этаже кондиционеры поддерживали двадцать шесть и приятную влажность.
– Наши люди передали, что в месте перехода границы была перестрелка, нарушитель убит. Но кто это, можно только предполагать…
Зал вмещал до ста человек, но сейчас здесь находились только пятеро. Четверо в национальной одежде – белоснежных, без единой замятости джалабиях[47], которые богатые арабы меняют по несколько раз в день, на головах платки-гутры, перехваченные толстыми черными шнурами – игалями. Три гутры белого цвета, одна в мелкую розовую клеточку – значит, ее носитель из Саудовской Аравии. Пятый, в тончайшем европейском костюме белого цвета, стоял у окна, смотрел на раскинувшийся внизу город, любовался спиральным минаретом и монотонно продолжал сообщать то, ради чего они и собрались в «Доха-Плазе».
– Таким образом, мы ничего не знаем о судьбе нашего друга, а что еще более важно, не знаем – отработал ли он точку «А». Не знаем, ввел ли он координаты в «волшебную палочку», не знаем, где она находится.
Четыре человека сидели в глубоких кожаных креслах, закинув ногу на ногу, так что были видны дорогие, по тысяче долларов сандалии, украшенные кристаллами Сваровски. Они смотрели в спину белому пиджаку и внимательно слушали его глуховатый, чуть надтреснутый голос.
