Книга Нефертари. Царица египетская - Мишель Моран

— Что здесь случилось? — выдохнул он.

Рамсес, который наслаждался ликованием собравшегося на берегах народа, тоже был потрясен.

— Посмотрите на пристань! Она же просто разваливается!

Деревянные мостки на причале прохудились, а грязь, похоже, никто не убирал, и она пачкала ноги и подолы. Торговцы бросали рыбьи головы прямо на пристани — даже в реку их не трудились скидывать.

— А носилки какие!

Рамсес показал на выгоревшие пологи над облезлыми шестами.

— Можно подумать, что фараон Сети несколько лет не покидал дворец, — пробормотал Аша.

— Ведь он приезжал в Фивы на празднество Уаг! Он должен знать. Неужели он не видел…

Мы высадились на берег и в сопровождении двадцати воинов направились во дворец. Ликующие толпы не замечали, как расстроен фараон; люди бежали перед нашими носилками, рассыпая на дорогу лепестки роз; воинам протягивали чаши с ячменным пивом. Мы приветственно махали руками, но я знала, о чем думает Рамсес. На дороге попадались большие выбоины, а ведь, чтобы их заделать, всего-то и нужно немного глины и камней. На улицах было полно мусора, отходов, обрывков папируса. Явные признаки запустения, словно городом никто не управлял и никого не заботило, что в нем делается.

Мы приблизились к дворцу, и вооруженные стражники открыли нам ворота. Сойдя с носилок, Рамсес испуганно покачал головой.

— Что-то не так. Случилось что-то скверное.

В запущенном парке на ковре из сорняков стояли треснувшие и запылившиеся статуи Амона. В любом египетском доме внутренний двор вымощен плитами, чтобы там не могли прятаться змеи, — а здесь у самого порога царского дворца растет сорная трава!

Тяжелые деревянные двери облезли и растрескались, плиты под ногами раскололись.

— Это дворец моего отца или развалины Амарны? — гневно бросил Рамсес и повернулся ко мне: — Ничего не понимаю, ведь нет ничего важнее этого дворца! Пер-Рамсес начал строить мой дед. А теперь дворец разрушается — что же будет с ним через сто лет? Что останется в память о моей семье?

Двери распахнулись. Не увидев в зале встречающих, наши воины занервничали, раздался лязг вынимаемых из ножен мечей. Из полумрака появилась какая-то фигура. Свет упал на лицо — это оказалась рыдающая Уосерит.

— Рамсес, твоему отцу стало плохо. Он лежит в своих покоях и ждет тебя.

Фараон побледнел.

— Когда? — воскликнул он. — Когда он заболел?

— После нашего приезда. Вчера.

Рамсес махнул рукой, отпуская воинов. Аша понял, что их нужно отвести в Большой зал — накормить и напоить. Я испуганно направилась вслед за Рамсесом и Уосерит, которую никогда прежде не видела плачущей. Передо мной колыхалась бирюзовая накидка жрицы; я старалась сосредоточиться на вышитом бусинами узоре и не думать о страшном, что ждало впереди. Фараон Сети болен, но это не объясняет, почему город в таком небрежении, почему дворец пуст, словно скорлупа, — только редкие слуги пугливо выглядывают из-за колонн.

Мы подошли к покоям Сети, и стражники у дверей раздвинули перед нами копья. Фараон лежал в постели, накрытый простынями, и совершенно не походил на того, с кем я разговаривала во время празднества Уаг, — он сильно исхудал и побледнел с тех пор, как мы виделись в последний раз.

— Отец! — воскликнул Рамсес.

У ложа стояли царица Туйя, Исет и Хенуттауи. Неподалеку сидел на деревянной скамье Пасер, и Уосерит присела рядом с ним.

Фараон Сети открыл глаза, но сына как будто не увидел, а узнал только по голосу.

— Рамсес… — прошептал он и закашлялся.

— Исет принесет тебе соку, — сказала Хенуттауи. — Хочешь?

Сети с трудом кивнул. Хенуттауи взяла Исет за руку и быстро вывела из комнаты.

Рамсес опустился у ложа на колени.

— Что с тобой, аби[54]? — ласково и печально обратился он к отцу.

Раньше Рамсес так его не называл.

Фараон Сети тяжко вздохнул, и царица Туйя разрыдалась. Ее песик лежал тут же, положив мордочку на лапки; казалось, он страдает так же, как и его хозяйка. Он даже не поднял головы, чтобы приветствовать меня своим обычным рычанием.

— Я болею уже много месяцев, Рамсес. Анубис идет за мной по пятам.

— Нет, аби, не говори так.

Сети снова раскашлялся и сделал Рамсесу знак нагнуться к нему.

— Я хочу, чтобы ты восстановил Пер-Рамсес. Он разваливается. — Сети комкал в руке теплое льняное покрывало. — Уже сто лет мы живем под угрозой хеттского нашествия. Они надеются захватить Египет, когда я умру. Вся моя казна пошла на войско, на коней и колесницы. Отныне хетты — твоя забота…

— Мы только что одержали победу над шардана! Мы привезли сюда пленников, и они будут служить в твоем войске.

Старый фараон попытался сесть. Не верилось, что передо мной тот самый человек, который брал меня в детстве на руки и сажал на колени. Все у него как-то съежилось — и тело, и голос, и глаза. Он словно превратился в мумию Осириса.

— Мне уже ничто не поможет. Лекари говорят, что это сердце. Оно у меня слабое, — прохрипел Сети.

Рамсес собрался было возразить, но Сети протестующе поднял руку.

— У меня мало времени. Принесите мне карты. — Выцветшие глаза фараона остановились на низеньком столике. — Мои планы, — тяжело выдохнул он. — Ты должен завершить мои дела.

«С утра мы праздновали победу, — подумала я, — а вечером будем скорбеть о Сети. Наша жизнь лежит на весах богини Маат, и большая радость уравновешивается большим горем».

— В Долине царей выстроена для меня гробница. Стены уже расписаны. Осталось только внести мой саркофаг[55].

У Туйи вырвалось громкое рыдание, а я, чтобы тоже не расплакаться, сжала губы.

— Дворец… — продолжил фараон, тяжело дыша. — Непременно восстанови дворец. Сделай Аварис столицей, чтобы она была как можно ближе к Хеттскому царству. Если сумеешь отстоять Аварис, Египет никогда не падет.

— Пока я фараон, Египет не падет.

— Не позволяй хеттам отвоевать Кадеш. Без него наши земли будут беззащитны. — Фараон вздохнул. — И еще — Неферт.

Рамсес посмотрел на меня.

— Ты хочешь с ней поговорить?

— Нет! — с силой ответил больной, и я прижалась спиной к дверям. — Пусть помнит меня таким, каким я был раньше. Неферт… — Голос фараона ослабел. — Нефертари — мать твоих старших сыновей. Мудрая царевна… Но народ ее пока не любит.

— Кто тебе сказал? — спросил Рамсес.

Уосерит взглянула на меня, и мы поняли кто — Хенуттауи.