Книга Вервольф. Осколки коричневой империи - Фрайгер Рут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В отличие от подобных случаев в других пограничных областях, деятельность «тирольских вервольфов» продолжалась на протяжении многих лет. Постепенно тирольское сопротивление утратило связь с «Вервольфом» и породило новое поколение террористов. Сопротивление пошло на убыль лишь после того, как итальянское правительство было вынуждено предоставить Южному Тиролю статус автономной области. Впрочем, это не спасло от взрывов, которые происходили в 50-х годах, и волны террора, пришедшейся на 60-е годы. Происходило это с негласного одобрения австрийских властей. Неудивительно, что тирольские националисты сделали своим прибежищем Инсбрук и приграничные австрийские территории. Почти два с половиной десятилетия партизанская война тирольских националистов была главным «раздражающим фактором» в непростых австро-итальянских отношениях. Деятельность «тирольских вервольфов» не раз подталкивала эти две страны едва ли не к войне. Подчеркну еще раз, «тирольские вервольфы» не могут расцениваться в полной мере как органичное продолжение нацистского «Вервольфа», хотя деятельность некоторых тирольских националистических групп носила откровенно неофашистский характер. С другой стороны, национал-социализм не мог быть удобным идеологическим принципом для организации сепаратистского террора. В 50–60-х годах «тирольские вервольфы» попытались придать своему движению более широкий характер, взывая к традициям «освободительного тирольского движения», которое в 1809 году возглавил Андреас Хофер.
Во всех случаях, когда «Вервольф» действовал за пределами Германии, можно выделить несколько общих моментов. Не суть важно, шла ли речь о Южном Тироле, Судетской области или Эльзасе. Во всех этих районах сопротивление «вервольфов» использовалось местными ура-патриотами и коммунистами для осуществления антинемецкой политики, которая предполагала, прежде всего, депортацию всех этнических немцев. В Восточной Европе партизанская война, организованная «вервольфами», по своим масштабам не уступала сопротивлению, оказанному на территории самой Германии. Это обстоятельство привело к массовым высылкам фольксдойче из Польши и Чехословакии. Во всех этих случаях (за исключением Дании) «Вервольф» активно использовал так называемый «менталитет пограничья», который может интерпретироваться как постоянный конфликт между двумя национальностями, одна из которых, значительно превосходящая по культурному уровню другую, оказалась оторванной от своей большой Родины.
Не стоило забывать, что под конец войны многие из немцев, собственно как и «вервольфы», не верили в идеологические установки нацистского режима. Уже никто не задумывался о «народном сообществе» и «расовой чистоте». Единственно действенным лозунгом оставался призыв к спасению Родины. Один силезский «вервольф», задержанный британскими оккупационными властями в Любеке, намеревался пробраться в советскую оккупационную зону. Следователям он заявил, что ему была ненавистна сама мысль, что «его прекрасная родина — Силезия будет находиться под властью поляков».
В последние дни войны Третий рейх больше не осознавался как Родина, за которую стоило умирать. Ею становилась «малая родина», чья оккупация вызвала резкий всплеск патриотизма, столь присущего нацизму в годы его становления. Естественно, этот процесс находил свое наиболее яркое проявление в пограничных областях. Именно это заставляло «вервольфов» сражаться фактически за границами Германии.
Повествование о деятельности «вервольфов» оказалось бы неполным, если не будет рассказано о реакции оккупационных властей на вылазки нацистских партизан. По этому поводу надо поделиться несколькими соображениями. Вне всякого сомнения, «вервольфы» если не напрямую, то хотя бы косвенно определяли социально-политический ландшафт послевоенной Германии. Проще говоря, угроза широкомасштабной партизанской войны заставляла Союзников и командование Красной Армии прибегать к соответствующим мерам, что обычно выливалось в массовые репрессии против немецкого населения. Ответом на угрозу «Вервольфа» стали тысячи расстрелянных и десятки тысяч обездоленных немцев.
Вначале генерал Эйзенхауэр считал немцев воинственной расой, которая никогда не смирится с поражением, а потому победить ее будет нелегко. Он предположил, что немецкая армия в критический момент распадется на множество небольших отрядов, которые будут вести войну до последнего. Центр подобного сопротивления, мыслил американский генерал, будет располагаться в Альпах. Переполненный подобными невеселыми ожиданиями, Эйзенхауэр решил сделать ставку на укрепление оккупационной политики, чем усиленно и занимался во второй половине 1944 года. В августе 1944 года он ожидал наступления так называемого «трудного мира». Именно в это время он просил о пересмотре Объединенной директивы начальников штабов, которая возлагала на вооруженные силы Союзников ответственность за сохранение социальной и коммунальной инфраструктуры оккупированных территорий. Он заявлял: «Вполне может быть, что немецкая армия никогда не сдастся, и мы вступим в страну, которая не будет иметь централизованной власти, в которой не будет четкого контроля. Возможно, что она будет охвачена хаосом и партизанской войной. Не исключено даже, что в некоторых ее районах мы столкнемся с форменной гражданской войной… Если мои опасения будут оправданны, то мы не будем иметь ни малейшей возможности спасти экономическую инфраструктуру страны… Я полагаю, что мы не должны брать на себя ответственность за полный контроль над Германией». Более прагматичных британцев возмутила подобная перспектива, но американцы были непреклонны. Они принципиально настаивали на более жестком варианте оккупационной политики.
Итогом этих дискуссий и переговоров стало принятие объединенным командованием Союзных войск 9 ноября 1944 года директивы № 1067, которая предназначалась только для американцев, в которой предусматривался пересмотр «Инструкций для военных властей на территории Германии». Последний документ увидел свет лишь в декабре 1944 года. Оба эти распоряжения призывали проводить жесткую политику денацификации, которая между тем предполагала непосредственное сотрудничество военных частей Союзников с мирным немецким населением и перевоспитание немецкой молодежи. Все эти меры должны были способствовать безопасности оккупационных сил и созданию долгосрочной основы для решения «немецкого вопроса».
Таким образом, когда войска Союзников вступили в Германию, они априори имели негативные установки. Все это могло выразиться в одной фразе, адресованной немецкому населению: «Вы не должны…» Любое нарушение автоматически влекло за собой жесткое наказание. В августе 1944 года генерал Джон Хиллдринг попытался заложить основу для взвешенной оккупационной политики. В частности, он произнес: «Единственным эффективным методом управления, который в состоянии гарантировать защиту от саботажа и деятельности «пятой колонны», является политика соблюдения справедливости и дисциплины». Летом 1945 года была принята целая система правил и предписаний, которым должны были следовать немцы. Неизменно действовал комендантский час. Передвижение по стране было строго ограничено (что окончательно подорвало сельское хозяйство Германии). Запрещалось собираться более пяти человек (американцы наивно полагали, что это поставит крест на любой политической деятельности нацистов). Немцы должны были сдать не только боевое, но и любое охотничье оружие (в итоге крестьяне не могли защитить свои угодья от набегов диких животных). Немецкая почта прекращала свою работу. Когда она вновь начала свою деятельность, то все письма перлюстрировались. Строго-настрого запрещалось создание любых детских организаций и объединений (что привело к резкому росту подростковой преступности). В июне 1945 года один британский журналист отмечал: «Вся немецкая жизнь регламентировалась бесконечным количеством правил». Этот свод инструкций висел фактически в витрине каждого магазина. Нередко рядом с ним вывешивались фотографии жертв концентрационных лагерей. Союзники то ли пытались внушить немцам чувство вины («Это произошло с вашего немого согласия»), то ли угрожали («С вами будет то же самое, если вы ослушаетесь»).
