Книга Тени "Желтого доминиона" - Рахим Эсенов

– Взять! – коротко, как выстрел, прозвучала команда Назарова.

Таганов бросился на Халта-шиха, но тот увернулся, поймал его за левую руку: от боли в глазах у Ашира потемнело. Коротко ахнул выстрел, и грузное тело Халта-шиха осело. Запрокинулась голова, широко раскрытый рот со свистом втягивал воздух… Силап выхватил из-за пазухи нож, замахнулся на сидевшего рядом Бегматова, целя ему в грудь. Раздался второй выстрел, глухой, будто из-под кошмы, и басмач, обессиленно опустив руку, как-то удивленно глянул на Назарова, потом на нож, упавший к ногам, и завалился на бок.

Через минуту все было кончено…

Вскоре Чары Назаров, вернувшийся в Ашхабад, привез с собой два рапорта: один – в ЦК Коммунистической партии (большевиков) Туркменистана, другой – в ГПУ Туркменской ССР. В них сообщалось о конце басмаческого отряда Халта-шиха, о заслуженном возмездии, понесенном его главарями. Банда рассеялась, многие добровольно явились в ГПУ. Одни из них поселились в родном ауле, вступили в колхоз, другие с общественными отарами ушли в Каракумы, чтобы честным трудом искупить свою вину. Ведь многие из них попали к бандитам из-за недомыслия и страха, запуганные своими родовыми вождями, басмаческими главарями.

Правда, родовые вожди и священнослужители продолжали будоражить наиболее отсталую часть дайханства. Они распустили ложный слух о захвате басмачами Куня-Ургенча, но благодаря умелым действиям чекистские отряды и особенно полусотня Таганова, заранее разведавшие о преступном замысле, локализовали и обескровили басмаческие шайки. От разбоя и зверств были спасены тысячи дайхан, кочевников, которых Эшши-хан и ему подобные хотели подвергнуть новым мучениям и страданиям.

Когда укус каракурта смертелен

…Мы увидели льва, который лежал у реки… и остановились, не решаясь спуститься из страха. Вдруг мы заметили, что приближается какой-то человек; мы закричали ему, предостерегая от льва. Но он натянул свой лук, заложил стрелу и направился ко льву. Лев увидел человека и прыгнул на него, но тот выстрелил, попал хищнику в сердце, а затем подошел к нему и прикончил его. Человек вытащил стрелу из тела льва и пошел к реке. Там он снял сапоги, разделся и стал мыться. Потом вышел из воды, оделся, выжал волосы… надел один сапог, прилег на бок и долго пробыл в таком положении. «Клянемся Аллахом, – сказали мы, – он молодец, но перед кем хвастается?» Мы спустились к нему, а он все оставался в том же положении, и нашли его мертвым. Мы не понимали, что с ним случилось, но, сняв с его ноги сапог, мы нашли в нем маленького каракурта: он ужалил этого человека в большой палец. Мы удивились: силач, который убил льва, сам был убит каракуртом величиной в палец.

Из назиданий арабского мудреца

и путешественника XII века Усама ибн Мункыза

Краснозвездный самолет с земли казался маленькой застывшей на месте точкой. Таганову, впервые поднявшемуся в воздух, все виделось с высоты игрушечным: и дома, и люди с лошадьми. Он летел в Ербент, где его ждал Чары Назаров. Ашир не знал, зачем он так срочно понадобился начальству, но смутно догадывался.

Начальник отдела ГПУ республики встретил Таганова на аэродроме и, приведя его к себе, в наспех построенную времянку, сразу же приступил к делу.

– Время не терпит, – неторопливо, в своей обычно манере, заговорил Назаров. – Завтра ты должен вернуться. Сначала хочу тебя обрадовать. За ликвидацию банды Халта-шиха представили тебя и твоих товарищей к правительственным наградам. Тебе еще досрочное повышение в звании. А за группу Аннамета – благодарность приказом по ОГПУ страны. От души поздравляю! Крупную птицу ты поймал. Много знает… Он пока еще не разговорился, боится, видно, что после, как выговорится, мы его тут же расстреляем. Думает, мы – как басмачи, хотя и заслуживает строгой кары.

– Аннамет не из трусливого десятка.

– Он не трус, ты прав. Когда узнал, что жива Байрамгуль, размяк как-то. Поначалу не верил. Устроили им свидание, доставили ее сюда самолетом. У него и язык развязался. Но чего-то не договаривает.

Утром, пока пилот Чернов и бортмеханик готовили к вылету аэроплан, Ашир прошел к водокачке, в подвале которой в одиночке держали Аннамета. Арестованный сразу узнал Таганова, засопел ноздрями, поднялся с койки и, подойдя к маленькому решетчатому окну, поднял голову, разглядывал того сквозь железные прутья:

– Что, сын Тагана, за моей головой пожаловал?

– Не городи чепуху, Аннамет. Если бы хотел, то убил бы тогда, ночью, когда тебя в плен взяли. Мог сделать это и чуть позже, когда ты разбередил мое сердце рассказом об отце. Советская власть не воюет с бедняками и середняками. Она даже раскаявшихся баев милует.

– А вы уверены, что я раскаялся?

– Бравада тут не к месту. Ты не бай и даже не середняк. Лучше подумай, как дальше жить будешь.

– Жить! – усмехнулся бывший басмач. – Отсеки мне голову, но не поверю, чтобы ты, туркмен, мог простить кровную обиду. Вы просто сначала хотите из меня все выжать, а потом шлепнуть.

– Чуть раньше, будь это в бою, я бы тебя и сам не пощадил. Время тогда было иное, решалась судьба революции, ее завоеваний. Кто кого! Из этой битвы мы вышли победителями. Говорят, добродетель, мол, живет только в сказках, легендах… Представь себе, что мы живем в сказочное время. Да-да, в сказочное! Время-то какое наступает, жизнь какая для туркмен настает! Не хочет смертоубийства советская власть, и это идет от ее человеколюбия… Вспомни свою жизнь, припомни всех, кто поверил Джунаид-хану… Где они? Стали ханами? Или шахами? Может, баями? И живут себе припеваючи, в раю? Или святыми заделались?.. Чего молчишь, Аннамет?

Аннамет не проронил ни звука, а сам невольно перебрал в памяти всех, кто поверил в красивые слова Джунаид-хана, вступил в его сотни, подался в пески. Где Сапар Заика? Убит при переходе границы. Дурды-бай? Его сам Эшши-хан прикончил. А Вольмамед? Его Эшши пристрелил… Скольких он еще знал в лицо – юзбашей, онбашей, простых нукеров, чьи и имена-то выветрились из памяти… И все они или гниют в земле, или их оставили в песках ранеными, истекающими кровью, на погибель. Если живы, то нищенствуют, бродят по чужим весям, вдали от родины. Аннамет тяжко вздохнул:

– Но и моя жизнь не мед. Что я вижу, кроме этой решетки?

– А ты хотел, чтобы тебе шестикрылую юрту отвели? Тебя кормят, поят и, надеюсь, не обижают… А решетка – дело временное. Ты сам должен определить, как жить дальше будешь.

– Мне нужна ясность: или меня на всю жизнь заточат в зиндан, или освободят… Если освободят, то помоги с Байрамгуль соединиться, и я уеду хоть на край света.

– Зачем так далеко? А если в родной Ташауз?..

– Только не туда. Там не повезло… И джунаидовских людей там много. Байрамгуль в Конгуре, туда поеду.

У Ашира чуть не вырвалось: «И прекрасно! Это мой родной аул», – но сдержался, промолчал, чего доброго, тогда Аннамет еще раздумает.

– Мой отец, – задумчиво продолжал Аннамет, – умер в тридцать пять лет. Его ужалила змея. Мой старший брат тоже оставил этот мир в таком же возрасте. И его змея ужалила… Мой родной дядя по матери погиб в столько же лет. Не своей смертью. Над всей нашей семьей витает какой-то рок. В этом году мне стукнуло тридцать пять… Когда ты пришел сюда, то я сказал себе: «Ну, Аннамет, молись Аллаху, твоя смерть пришла». Может, хоть в Конгуре мне удастся обмануть судьбу – чему быть, того не миновать.