Книга Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов - Николай Бахрошин

Сидел, смотрел. А что делать?

Пень был давним, трухлявым, обломанные края торчали неровными щепками, как проеденные зубы во рту старика. Колдуну казалось, пень скалится над его досадой. В провалившейся сердцевине блестела лужицей тухлая вода, тускло, как слюда, отражавшая лунный свет. Над ней едва различимо кружились мелкие мошки. Точно живой насмешливый глаз на черном старом лице…

Несмотря на древность, пень стоял твердо, цепко держался за землю разлапистым четырехпалым корнем, некогда поднимавшим огромное дерево.

Вроде такой пень, размышлял колдун. А получается — не такой…

Ясно же было начертано на древней доще, вспоминал он, — когда звезда Вечерница выйдет в свой час посередь небосклона, найти в лесу четырехпалый пень, одиноко стоящий на глухой поляне. Это первое. Второе — трижды прочитать тайное заклинание, сначала спереда назад, а потом — сзада наперед столько же раз. В-третьих, три раза перепрыгнуть через оный пень, удариться оземь крепко… И тут же оборотишься волком!

Три раза перепрыгнуть? Удариться оземь? Три-на-десять раз он перепрыгнул через это трухлявое чудище, напрыгался до колотья в боку, как сумасшедшая лягва. Бился оземь и лицом, и телом, и задом, и передом, отбил себе все, что можно отбить. Да еще и рожу расцарапал о случайные ветки, чтоб им гореть негасимым пламенем ксаря Кощея! И что, оборотился? Как бы не так! Даже шерстинки случайной не появилось, клыка единого не прорезалось. Не работает древнее колдовство, хоть в голос вой, хоть рожей пополам тресни…

Непонятно только, в чем причина? Пень не тот? Или древний колдун напутал что-то в начертании заклинания, нацарапанного, вспоминал он теперь, хуже, чем кура лапой скребет? Впрочем, понятно, пень виноват, не оный оказался, решил Яремь. Не мог неизвестный колдун переврать заветное волчье слово. Такие слова огнем выжигаются внутри каждого, их и в беспамятстве не забыть. Значит, пень…

Мелькнула мысль еще раз попробовать поскакать, но натруженное, побитое о Сырую Мать тело запротестовало. Да и звезда Вечерница уже сместилась, уже не посередь небосклона, а сбоку смотрит. Скачи не скачи, больше не будет толку, оправдал себя Яремь.

Выходит, не получилось… В который раз? И не сосчитаешь… Все мог черный волхв Яремь, сам прозванный Черным за лютую, злую силу. Во всем ему помогал Чернобог, владыка Нижнего мира, суровый хозяин всякого Зла в Яви, Не зря во всех родах и селеньях больше глада и мора боялись черных волхвов, его служителей, а его, Яремя, старейшину среди колдунов, — втрое боялись.

Зло в Яви — сильнее, давно уже понял Яремь. Пока белые, верхние боги дремлют в сонной тишине Ирия, нижние, черные никогда не спят. Присылают в мир скверну за скверной, страданиями и кровью насаждают среди людей свою волю. Вот и получается — кто служит им, тот и сам сильнее. Одно не получается у него — превратиться в лютого зверя или, скажем, в быстрокрылую птицу. Ну никак не выходит! А надо бы, сейчас — особенно надо…

Рассматривая пень в тусклом свете луны и звезд, Черный продолжал злиться. Положить, что ли, огненное заклинание на эту корягу, чтоб поразило ее скорым лесным пожаром, в сердцах думал он. Чтоб сгорел так сгорел!

Хотя к чему тратить колдовскую силу на пустяки, понимал он другим, холодным умом. Достаточно просто поджечь. И так сгорит.

Не в том дело! Если рассудить, чего он зацепился за этот пень, как игривый щенок за ежа? Самому непонятно. Точнее, понятно, но легче от этого не становится. Не получается у него оборотное колдовство, и все тут. Он уже долго прожил, многое превзошел из тайного, черного искусства. Зелья варил такие, что волосы дыбом вставали от одного духа, и ночную нечисть насквозь видел, и порчу умел навести, и глаза затмить. Умел черный волхв вызвать ветер, наслать дождь и вызвать с неба секущий град. А оборотное колдовство никак не дается ему, хоть плачь! Хотя, сказывают, древние колдуны умели такое. И волками по земле рыскали, и ястребами под облака взлетали. Видели поди, помнят, да и сам он читал на дощах и берестяных грамотах.

А теперь, когда в эти пустынные, северные земли пришел род поличей, оборотное колдовство особенно бы пригодилось. Птицей бы следил сверху, зверем бы рыскал вокруг их новых селений. Насылал бы вредину и болезни, чтобы изжить их, белых, с этих земель, которые Яремь давно уже привык считать своими.

Колдун знал, слухами земля полнится, поличи пришли на эти земли у самого края Яви и поселились на Лаге-реке, спасаясь от князя Добружа, что донимал их тяжелыми данями. Потом строгий князь наслал на поличей дружину свеонов, воинов заморского конунга Рагнара, что на своих быстрокрылых ладьях шастает в набеги по речным и морским дорогам, заходя далеко и на юг, и на север. Свей сражались с поличами и многих убили, и казалось, остальных перебьют. Но родичи заманили железных воинов в лопушку, какой-то хитростью сожгли две их ладьи и тоже перебили многих. Так и ушли, со всем скарбом, скотом и со своими белыми волхвами, Тутей и Ратнем. Только их, конечно, здесь не хватало! Яремь даже знал, что род поличей привел в эти далекие земли походный князь Кутря, а истинная голова всему — его женка, девка-ведунья Сельга. Нот кто сильный, опасный, вот кого нужно сживать со света в первую очередь…

Правда, как это сделать, он пока не знал. Один хитрый замысел крутился у него в голове, но получится ли…

Черный Яремь еще раз глянул на небо. Увидел, яркая звезда Вечерница уже окончательно отошла от середины небесной тверди. Поднялся наконец тяжело и неохотно. Размял руками спину, растер затекшие от долгого сидения колени, сплюнул в сторону вредного пня злобные слюни и пошел прочь…

* * *

По ночному лесу колдун шагал быстро, уверенно, чуть припадая на рогатый посох. Темные порты и рубаха делали черного волхва почти невидимым в ночном лесу. Его высокая сухая фигура скользила между деревьями легким шагом.

Нет, Яремь, конечно, не видел во тьме словно днем, как полагали многие, боясь Черного пуще ночного огня. Что могут боги, то недоступно смертным. Зато он давно уже научился чувствовать перед собой всякое препятствие и сразу, не глядя, понимал, где камень впереди, где дерево, где сучок, где ямка подкатилась под ноги. А это чувство — как второе зрение, с таким и глаз не надо, учил его когда-то старый, могучий волхв Ослязь, перед которым в Яви не было тайн. Именно он, Ослязь, приземистый, редкозубый и насмешливый, как тот ненавистный пень, открыл когда-то перед молодым Яремем темную сторону волхвования, увлек его на служение низшим, втолковал несмышленому, как сладка жизнь, когда все можно и любое позволено…

Прав старый колдун, сладко чувствовать свою власть и силу. Что может быть слаще? До остального Яремь уже потом, своим умом дошел, после того, как умирающего Ослязя по его просьбе поглубже закопали в землю еще живым, торя ему прямую дорогу в подземное царство повелителя Кощея…

Где-то проухала ночная птица, прошелестел неподалеку зверь в кустах, но чародей не обращал внимания на эти привычные звуки. Знал: никого опасного для себя не встретит. Обычные путники по охотничьей или по другой надобности ночами лесом не рыскают. Ночь — время для темных сил. Вот давно привык вроде, а все равно приятно чувствовать себя своим среди тьмы, не бояться опасностей, а самому быть опасным. Это тоже проявление власти и силы, что греет нутро и бередит кровь. Скучно жить, не ищущая свой верх над другими. Так-то жить все равно что иск без соли жевать, понял он еще юношей…